Пространственные горизонты Китая
Ментальные карты являются частью базового когнитивного оснащения каждого человека. Пространственные образы мира, которые возникают у индивидов и групп, находятся в сложных двусторонних отношениях друг с другом. Пространственные представления не следует трактовать только как статичные картины мира и фиксированные коды; упрощенно можно говорить о китайском или исламском видении пространства. Образы пространства всегда открыты для нового, им приходится ассимилировать то, что в буквальном смысле слова было неслыханно. Историк Дэниел К. Рихтер однажды попытался представить, как коренные жители Северной Америки узнали о прибытии европейцев на Восточное побережье: сначала распространилась серия драматических (возможно, противоречивых) слухов, затем странные объекты стали появляться в деревнях различными запутанными путями, и, наконец, на более позднем этапе индейцы столкнулись с белыми людьми. Таким образом, со временем была создана совершенно новая космология коренных американцев. Подобный опыт был у многих народов мира.
Ни одна из неевропейских картин мира не могла конкурировать с европейской космологией в XIX веке. Нигде больше не возникло альтернативной метагеографии, систематически отделяющей континенты и крупные регионы друг от друга. Три центральные черты современного европейского географического дискурса: (1) природная (а не культурная или политическая) эквивалентность различных пространств; (2) основание на точных съемках и измерениях; (3) обращение к крупным всеохватывающим образованиям вплоть до уровня мира или, наоборот, общая гипотеза о Земле как глобальной структуре. Четвертой особенностью стала автономность географического дискурса и его институциональная кристаллизация в отдельную отрасль науки. Так, например, досовременные карты часто являются иллюстрациями к другим нарративам: религиозной истории спасения человечества, серии путешествий, военной кампании и т.д. Современный географический дискурс, напротив, самодостаточен как в текстовом, так и в образном отношении.
Многое известно о Китае, который может служить примером. Официальные ученые эпохи Цин, выполнявшие функции администраторов и носителей культуры, придавали большое значение сбору новостей из четырех уголков империи. Они использовали картографические методы для совершенствования внутренней организации пространства. Они проявляли большой интерес к границам между различными провинциями и округами, поскольку территориальная организация управления, правосудия и военного дела делала географические знания необходимым средством централизованного контроля. Геодезические работы и составление карт были направлены на решение тех же внешнеполитических задач, которые преследовали европейские монархи в XVIII в.: отстаивание территориальных претензий по отношению к соседним государствам, прежде всего к царской империи. Однако полностью сформировавшаяся династия Цин не проявляла интереса к пространственной форме мира за пределами собственных границ. До окончания Опиумной войны в 1842 г. Китай не посылал официальных путешественников в дальние страны, не поощрял частные поездки и все меньше использовал иезуитов, присутствовавших при императорском дворе, в качестве источника информации о Европе. Первые сведения из первых рук из-за рубежа появились только после того, как Китай открылся миру. В 1847 г. молодой Линь Цянь отправился из Сямэня (Амой) в Нью-Йорк в качестве переводчика торговой миссии, а через полтора года вернулся и написал небольшую книгу "Очерки путешествия по Дальнему Западу" (Xihai jiyoucao). Таким образом, первые впечатления о "Западе" (так его уже называли и в Китае) были получены не в Европе, а в Америке. Насколько нам известно, эта книга - первый опубликованный китайцем рассказ о западной стране: довольно скудный по сравнению с объемными работами европейских авторов, но удивительно открытый в отношении материальной культуры и технологий Америки, которые Линь Цянь считал полезным перенести в Китай. Хотя книга и не написана в форме отчета о положении дел в стране, она остается близкой к реальности и отнюдь не говорит о чужих вещах с пренебрежительным непониманием. Но Линь Цянь был никем в конфуцианской системе ученых-государственников; его текст не отражал того, как китайцы видели мир в то время, и не дошел до достаточного количества читателей, чтобы оказать реальное влияние.