(c) Space as landscape-histories of the experience of nature. Концепция ландшафта открывает вопрос о культурной специфике. Общества - точнее, части обществ - различаются в зависимости от того, осознают ли они ландшафт и, если осознают, то в какой степени. Поль Сезанн однажды заметил, что крестьяне Прованса никогда не "видели" Монтань-Сен-Виктуар - гору близ Экса, которую он неоднократно рисовал. В целом это означает, что аграрные общества "наивно" трудились в природной среде, но не любовались пейзажами с восхищением. Конечно, здесь необходимо сделать предупреждение о неисторичности, "культурологичности" описаний. У китайцев, например, не было "типичного" отношения к окружающей среде: все, от безжалостной эксплуатации и разрушения до бережного отношения к ресурсам и тонкой пейзажной поэзии и живописи, могло проявляться и проявлялось в разное время и в разных социальных констелляциях. С транснациональной точки зрения наиболее интересны процессы трансфера - например, рецепция азиатской садовой эстетики в Европе или экспорт определенных идеальных ландшафтов европейскими поселенцами. Прочтение ландшафтов также имеет свою историю, как и суждения о том, что представляет собой угрозу для природы или ее разрушение.
(d) Пространство как регион - истории локализованных идентичностей. В любом пространстве центральным вопросом является вопрос о факторах, которые лежат в основе его единства и позволяют говорить о целостном контексте. В оптике глобальной истории регионы - это пространства взаимодействия, образованные густыми сетями транспорта и миграции, торговли и коммуникаций. Но их можно понимать и как субнациональные единицы, поскольку реальное историческое взаимодействие, даже на больших расстояниях, происходит чаще всего между территориями, меньшими по размеру, чем национальные государства. Между регионами формируются сети. Один регион отправляет мигрантов, а другой их принимает; один регион производит сырье, а другой, находящийся на удаленном континенте, его потребляет или перерабатывает. Экономическим центром Британской империи была не "Великобритания", а Лондон и юг Англии. Даже сравнение часто имеет смысл или допустимо только между регионами. Так, если сравнивать всю Великобританию со всем Китаем или только центральную и южную Англию с регионами вокруг Шанхая и Нанкина (которые на протяжении столетий были экономическими центрами), то результаты будут разными. Конечно, не всегда легко определить, что является регионом. Например, Галиция, расположенная в восточно-центральной Европе, в XIX веке была признана небольшим отдельным регионом с множеством резко разделенных наций, языков и религий, который определялся скорее контрастами, чем единством, и основной функцией которого был мост. Существует множество подобных примеров промежуточных зон, характеризующихся высокой степенью неоднозначности и нестабильности.
(e) Пространство как арена контакта - история взаимодействия. Пространства взаимодействия - это сферы, в которых более чем одна цивилизация находится в постоянном контакте с другой и в которых, несмотря на многообразные противоречия и несовместимость, неоднократно возникают новые гибридные образования. Поскольку в эпоху до появления воздушного транспорта особую роль в обеспечении мультикультурного разнообразия и взаимодействия играли корабли, океаны стали одним из любимых пространств глобальных историков. Но основное внимание они уделяли раннему современному периоду; многие интерактивные контексты XIX века еще ждут своего изучения.
Средиземноморье и Индийский океан
С тех пор как в 1949 г. Фернан Брейдель опубликовал свою классическую работу (в 1966 г. вышло тщательно переработанное издание), Средиземноморье и "средиземноморский мир" стали прообразом пространства морского взаимодействия. Несмотря на последовательные взлеты и падения римского, арабского, христианско-итальянского и османского господства, средиземноморский регион на протяжении веков характеризовался «плотной фрагментацией, дополняемой стремлением к контролю над коммуникациями». В XIX веке мы видим противоречивые события. С одной стороны, Север создал беспрецедентное морское и колониальное присутствие в виде прибрежного французского государства (с интересами в Северной Африке), российского Черноморского флота (восстановленного после Крымской войны) и, прежде всего, внешней мощи Великобритании, занявшей ключевые стратегические пункты от Гибралтара через Мальту и Египет до Кипра; при этом некогда респектабельный османский флот исчез как сила, как и алжирские пираты. С другой стороны, весь Средиземноморский регион, включая Балканы, французские, британские и итальянские колонии на юге, все больше отставал в экономическом плане по мере того, как промышленность продвигалась к северу от Альп. В то время как черноморские связи, заложенные средневековой Генуей, укреплялись, Одесса превратилась в крупный порт, а открытый в 1869 году Суэцкий канал превратил Средиземноморье в один из главных транзитных путей в мире. Исторически мыслящие антропологи давно спорят о том, можно ли, помимо географических расстояний и противостояния ислама и латинского или греческого православного христианства, говорить о культурном единстве на более фундаментальном уровне, выражающемся, например, в традиционной ценности «чести». То, что этот вопрос может быть поставлен даже с минимальным обоснованием, свидетельствует об относительно высокой степени интеграции средиземноморского региона.