Изгнание обеспечивало определенную безопасность (но не полную защиту) от приспешников атакуемого режима, позволяло сформировать артикулированные круги интеллектуалов, понимающих возможности использования современных средств массовой информации, а также открывало двери для частных симпатизантов и финансовых спонсоров. Во всех этих отношениях эмигрантская политика была "современной", она основывалась на появлении передовых методов коммуникации и глобальной публичной сферы. Возможности для активных изгнанников, недовольных жизнью на обочине, были сосредоточены в небольшом количестве мест. Если после Французской революции эмигранты сначала собирались в Кобленце, то в XIX веке основными базами эмигрантской политики стали Лондон, Париж, Цюрих, Женева и Брюссель, а затем. Оглядываясь назад, сегодня поражаешься той свободе, которой пользовались многие политические деятели в изгнании, несмотря на усиление слежки со стороны властей (например, во Франции). В Великобритании на протяжении всего XIX века ни один политический беженец с континента не был лишен возможности въехать в страну или впоследствии депортирован. Никто не считал, что на Карла Маркса в Лондоне или Генриха Гейне в Париже должен быть наложен запрет. Договоров об экстрадиции с другими странами не существовало. Просьбы о возбуждении судебного преследования противников режима, проживающих в Лондоне, неизменно отклонялись, а иногда и вовсе оставались без ответа. Критика британского империализма также не допускалась на законодательном уровне. Политически активные изгнанники в целом не рассматривались ни как саботажники британской внешней политики, ни как угроза внутренней безопасности.
В изгнании оказались не только революционеры и лидеры антиколониального сопротивления (такие, как Абд аль-Кадир из Алжира или Шамиль с Кавказа), но и свергнутые правители. Такое "неместное" место, как остров Святой Елены, вошло в историю только потому, что Наполеон был вынужден отправиться туда в ссылку. В 1833 году, через три года после Июльской революции, Шатобриан наткнулся на бывшего короля Бурбонов Карла X, бродившего, как призрак, по пустому замку Градшин в Праге. Преемник Карла на троне Луи-Филипп закончил свои дни в 1850 году в загородном поместье в Суррее, а аргентинский диктатор Хуан Мануэль Росас в 1877 году скончался в Саутгемптоне. Но самое любопытное зрелище монархической эмиграции произошло в 1807 г., когда португальский принц-регент Дом Жуан, преследуемый наполеоновской армией, собрал весь свой двор и большую часть государственной бюрократии (всего 15 тыс. человек) и с флотом из 36 кораблей отправился в колонию Бразилию. На следующие тринадцать лет столица вице-короля, Рио-де-Жанейро, стала центром лузитанского мира. Это была двойная премьера: это был не только первый выезд за границу целой системы правления, но и первый в истории европейской морской экспансии визит правящего монарха в одну из своих колоний. В эпоху революции позднеабсолютистский двор рискнул перенести себя в совершенно иной политический контекст, что было любопытным сочетанием очевидного корыстного интереса и серьезного патриотизма. Такое изгнание, облеченное в трагизм и легитимность, подпитывало представления об обновлении и омоложении, о процветающей империи с Бразилией в центре. В 1815 году действительно была предпринята попытка создать тесно интегрированную португальско-бразильскую империю, но она ни к чему не привела.
5. Этническое очищение
Кавказ, Балканы и другие места изгнания
Если политическая эмиграция и героическое изгнание были характерной чертой XIX века, сначала в Европе, а затем и в других странах, то образ обнищавших беженцев, влачащих жалкое существование за границей, больше ассоциируется с эпохой "тотальной войны" и гомогенизирующего, расово окрашенного ультранационализма. Однако трансграничные потоки беженцев, вызванные действиями правительства, были не редкостью и в XIX веке. Например, борьба за независимость Греции была не столько героическим предприятием, в котором участвовали высокодуховные северные филэллины а-ля лорд Байрон и отважные потомки свободолюбивых древних греков, сколько предвестником последующих этнических чисток в регионе, поскольку она предвосхитила международную солидарность с Испанией 1930-х годов. Население Греции сократилось с 939 тыс. человек в 1821 г. до 753 тыс. человек в 1828 г., в основном за счет бегства и изгнания этнических турок. В 1822 г. турки сами пришли в ярость на эгейском острове Хиос, уничтожили часть христианского населения, другую часть продали в рабство, а тысячи других отправили в изгнание. Делакруа запечатлел этот ужас уже через два года после событий. Новые хиосские общины стали появляться в Лондоне, Триесте, Марселе.