«Как вы относитесь к стихам Фета?»
Очень хорошо отношусь. Помните, как сказал Толстой: «Откуда у этого добродушного толстого офицера берётся такая лирическая дерзость?» Он во многих отношениях предшественник Блока, конечно. Понимаете, блоковская музыка, блоковская тоска у него уже есть, но блоковского бесконечного разнообразия, жадности к миру, охвата нет. Фета на даче хорошо читать.
Сейчас, подождите, тут пока разберёшь… Потом вернёмся к этому письму. Многие требуют уже, чтобы говорили про Луцика и Саморядова.
«Поделитесь мнением о лирике Леонида Филатова».
Я знал его хорошо и очень любил. Лирика его мне кажется блистательной. Я больше знаю пьесы. Лирики же было, кстати, немного. Лирических стихов штук 30–50, вот где-то так. Замечательные песни Кочана на его стихи.
Тут интересный вопрос от хорошего постоянного читателя: «Отдельное спасибо вам за «ЖД», — вам тоже большое спасибо. — Что вам кажется самым значимым из того, что вы написали?»
Не могу ответить на этот вопрос, но ужасно вам за него благодарен.
И наконец последний вопрос успеваю задать: «Будет ли презентация «Маяковского» на Non/fiction?» Нет, будет на весенней ярмарке, уже точно.
И последний вопрос, на который я успеваю ответить перед переходом к лекции. Или не успеваю. Понимаете, грузится с трудом.
«Хотелось бы услышать лекцию о Цвейге».
Трудно, не люблю. Хотя понимаю, что очень хороший автор, но не моё. Кроме «Амока», пожалуй, ничего.
Вопрос: «Не могу читать Вирджинию Вулф. Что бы вы посоветовали?»
Ну не читайте! Вирджиния Вулф — любимый писатель Каннингема, других модернистов. Совершенно необязательно её читать.
«Не кажется ли вам, что Лимонов повторяет судьбу Луи-Фердинанда Селина?»
Да нет, к сожалению. Он хотел бы её повторять, но не повторяет. Селин — гораздо более гуманный персонаж, мне кажется.
И вот наконец (это очень хороший вопрос): «У меня есть несколько выпусков литературно-художественных журналов Тенишевского училища, в котором училась моя бабушка. Это тоненькие тетрадки с машинописным текстом, — да, там был такой журнал. — Следующее поколение нашей семьи вряд ли станет их хранить, да и семейной реликвией они не являются. Возможно, вы знаете, кому это может быть интересно. Я бы отдала».
Я знаю несколько литературных музеев в Москве, которые у вас это оторвут с руками. Герценовский музей — безусловно. Цветаевский музей — безусловно. А если вы не хотите это отдавать в музей, отдайте это мне. Для меня это совершенно бесценно, потому что Тенишевское училище — это точка моих постоянных размышлений. Но я даже не хочу себе это брать, потому что это должны люди видеть. Отдайте это в хорошую библиотеку — в Светловку, в Некрасовку. С руками оторвут! Ведь это же журнал гимназический Тенишевского училища, откуда вышли Мандельштам… Да масса народу оттуда вышла! По-моему, даже Набоков. Нет, я сейчас проверю. Это надо, конечно, обязательно каким-то образом открыть народу, это очень интересно.
А теперь про Луцика и Саморядова.
Я знал обоих. Я познакомился с Лёшей Саморядовым за три дня до его гибели на молодёжном кинофоруме в Ялте. У меня при виде этих людей всегда было ощущение, что я общаюсь, не скажу, что с людьми новой генерации, с людьми нового плана, с новой ступенью эволюции, но вообще с чем-то совершенно экстраординарным, — по двум причинам.
Во-первых, когда они работали вместе, это было не «один плюс один», а что-то совершенно новое, другая сущность образовывалась. И эти люди были так идеально подобраны, так пригнаны друг к другу, что их встреча (на самом деле абсолютно случайная) начинала выглядеть какой-то судьбой. Они были живыми орудиями судьбы. Они родились для того, чтобы сформулировать новую Россию, нового русского человека. Это во-первых.
И второе, что меня поражало: Луцик и Саморядов выдумывали и писали прозу на порядок лучше большинства современных прозаиков. Их сценарии были первоклассной прозой, их легко было поставить. Просто нравами и общей бездарностью эпохи объясняется то, что ни одного хорошего фильма до сих пор не снято по их произведениям. Сняты неплохие и плохие, хорошего нет ни одного. Они писали с поразительной выпуклостью, лаконизмом и силой. Они были двумя сценаристами, которые закончили агишевский курс. Вера, Вера… Забыл, как звали второго их преподавателя. Сейчас попробую вспомнить. Кстати, очень много для них сделали их учителя, потому что они сразу почувствовали в них огромный талант. Сейчас… Я просто набираю, как звали руководителей курса. Сейчас найду. Нет, что-то не выдаёт. Найду потом.