«Передаёте ли вы эти восторги вашим ученикам?»
Я вообще не передаю никому своих восторгов, кроме восторга по поводу того или иного художественного текста. Вот это я транслирую, в этом я не могу себе отказать. Потому что если вы без восторга будете говорить о литературе с учащимися, они останутся равнодушными. Что касается моего отношения к советскому проекту. Разумеется, я разрешаю учащимся со мной спорить — и студентам, и школьникам. Они в своём праве. Я им ничего не навязываю, но свою точку зрения я до них, конечно, доношу.
«Если можно, ещё раз о холуйстве. Чем «холуяж-96» отличается от современного? «Холуи-96» пугали нас красной угрозой, а чуть позже агитировали за Зюганова. В общем, 25 лет стопроцентного маразма. Кстати, как вам центр имени Ельцина в Екатеринбурге?»
Я не был на его открытии, меня не позвали. И я бы не поехал, потому что меня прошлое меньше интересует, чем настоящее. И я не думаю, что нам нужен сейчас большой интерактивный музей 90-х годов. Для него ещё придёт время. Сейчас, мне кажется, мы рискуем скорее скомпрометировать эти ценности. И то, что Владимир Путин открывает музей Бориса Ельцина, — я испытываю при этом, конечно, определённый когнитивный диссонанс.
Дело в том, что всякая послереволюционная эпоха сохраняет лозунги, но отрицает содержание, на содержательном уровне она отрицает предыдущую. Поэтому, наверное, к этому можно уже привыкнуть за семь веков российской истории. Я вообще спокойно отношусь к Ельцину. Очень многое мне не нравится в 90-х годах, но я понимаю, что очень многое не могло быть иначе. Он в огромной степени был заложник. Вместе с тем я всё равно считаю, что на рубеже 1990 и 1991 годов его радикализм нанёс серьёзную рану стране. Другое дело, что Михаил Сергеевич Горбачёв, дай бог ему здоровья, был, конечно, недостаточно радикален в это время.
«Почему считается, что лес в «Улитке на склоне» — символ прогресса?» Не прогресса, а он символ будущего. Просто будущее так же непонятно и так же несправедливо.
«Постепенно стало труднее читать. С более лёгким чтением увлекаешься, но дыры в сюжете и плохо прописанные персонажи мешают получить полноценное наслаждение».
Я не знаю, надо ли читать, когда не хочется. Что касается серьёзной литературы. Знаете, это просто вы читаете те тексты, которые не затрагивают ваших внутренних проблем. А вы попробуйте почитать то, что будет эти проблемы затрагивать. Начните с Чехова, мне кажется. Это действует очень хорошо.
«С какого альбома лучше начать слушать «Наутилус»?» С «Разлуки».
«После лекции о 1909 годе я был удивлён вашим отношением к сборнику «Вехи». А какой тогда политической силе того времени вы симпатизируете? Неужели правым эсерам?» На этот вопрос я вам отвечу после новостей.
НОВОСТИ
Д. Быков― Привет ещё раз! Продолжаем отвечать на всякие увлекательные вопросы.
«Вас не видно в Сетевизоре. Видны только руки». Слушайте, Юра, а может, так и лучше? Руки, по крайней мере, очень выразительные.
Так вот, отвечаю. «Вехи» не являются политической силой. «Вехи» — это такой нормальный антиинтеллигентский пасквиль доносительского толка, антипрогрессивный, антикультурый, проникнутый идеями смирения и самоограничения. И совершенно правильно писал Мережковский: «У нас всё время пинают интеллигенцию, потому что больше ничего нет». Ленин и Мережковский объединились в нападках на «Вехи», я думаю, неслучайно — просто потому, что это действительно объективно довольно противное явление, при глубоком уважении ко всем авторам, а больше всего, наверное, к Изгоеву почему-то. Хотя и Гершензона я люблю, и Бердяева.
А какой политической силе я симпатизирую? Понимаете, тогда не было политических сил, которым можно симпатизировать. Это было больное общество, в котором не было здоровых политических сил. Я симпатизирую культурным деятелям того времени — прежде всего Вольной философской ассоциации (Вольфиле) и, конечно, религиозно-философским собраниям, потому что они искали общий язык, пытались модернизировать церковь, пытались в секулярной культуре найти какие-то наиболее жизнеспособные силы. Не знаю. Мне нравятся религиозно-философские собрания и мне нравится обществознание. Не то обществознание, которое было в Советском Союзе, а издательство «Знание» и клубящаяся вокруг него среда. Нравится сообщество «Среда», кстати говоря, телешовское, горьковское, бунинское. Много там было. Нравится Московской художественный театр и его среда, его публика. Вот те среды, которые создавались. А политические силы? Я говорю: в больной политической системе нет здоровых политических сил. Мне что, большевиков, что ли, любить? Или правых эсеров? Или эсеровскую Боевую организацию? О чём вы?