Ахматова написала «Реквием», когда молчало большинство поэтов. Потому что для поэта, чтобы писать, ему всё-таки надо, чтобы его кишки не наматывали на рельсы… то есть на колёса поезда; ему надо всё-таки, чтобы его внутренности были внутри. Ахматова была растоптана, раздавлена, публично унижена и «Реквием» написала из этого положения. Это ведь она сказала:
Вместе с вами я в ногах валялась
У кровавой куклы палача.
Хотя надо вам сказать, что после постановления 1948 года даже она ничего не написала (Анна Андреевна), она замолчала надолго.
А вот что касается Лидии Чуковской, то это прямо противоположный случай: это герценовская ненависть к жизни, абсолютная нравственная твердыня, бескомпромиссность. Вот за это Ахматова её и недолюбливала, мне кажется, — за то, за что Габбе называла её «Немезида-Чуковская». Она очень бескомпромиссна, потому что она сама очень чиста. Ну а кому же захочется читать прозу такого человека?
Вы вот Герцена часто перечитываете? Тоже ведь Герцен — твердыня духа! Несмотря на свои сложные любовные многоугольники, на историю с Захарьиной и Гервегом, несмотря на сложные тяжбы с огарёвским наследством, несмотря на страшную субъективность, на гадкие слова о Некрасове, на регулярные ссоры со всеми русскими литераторами, всё-таки он чистый человек, и ему не в чем себя упрекнуть — он не живёт в этой стране. И вот твердыня духа — Герцен. Вы часто перечитываете Герцена? Я, например, не часто, потому что я на его фоне не очень-то себе нравлюсь.
Поэтому, может быть, и Лидия Чуковская — полузабытый автор или, во всяком случае, автор сегодня не востребованный. Кстати, публицистики её не востребованы ровно так же. Это потому, что не очень-то мы с вами хороши. Вот когда сможем читать Чуковскую — тогда, может быть. Но для этого надо, чтобы конформизм не был доминирующим состоянием общества, главным диагнозом ему.
Посмотрим немножко из почты.
«Ощущение, что наш бред закольцован в веках», — это про «Русский крест», где Жжёнов ездит по местам своих отсидок. Он там встречает вертухая, который его караулил, говорит ему нормально. Тот ему экскурсию делает по тюрьме. Жжёнов вспоминает, где параша стояла. Примерно в это же время принимает награду от Путина. Крайне угнетающий фильм. Мысли по этому поводу: такое ощущение, что в России все сбрендили».
Жестокий вопрос, конечно. Об этом есть у Галича замечательная (уже упомянута мною) песня «Желание славы», как он с вертухаем лежит в одной больнице:
Точно так же мы «гуляли» с ним в Вятке,
И здоровье было тоже в порядке!
И сынок мой по тому, по снежочку
Провожает вертухаеву дочку…
Всё спуталось, всё смешалось в России. Действительно Ахматова говорила: «Две России посмотрят в глаза друг другу: та, что сажала, и та, что сидела». Ну, посмотрели. И что? И ничего.
Знаете, вот у нас на даче дачный сторож был сиделец, и там же жил охранник. И вот они с этим сидельцем люто ненавидели друг друга. А иногда страшно вместе напивались. И потом опять три недели люто друг друга ненавидели. А потом опять пили. Они напротив жили буквально. Чем это объясняется? Тем, что у них обоих был опыт сходный. Ад сближает (был у меня стишок такой про стокгольмский синдром). У них общий опыт — они оба были в аду: один там был чёртом, а другой — грешником. Условно говоря, один кипел в котле, а другой этот котёл помешивал. Но опыт-то у них всё-таки общий — они оба из ада, понимаете. И ни с кем другим они выпивать не могут, они выпивали друг с другом. Ад сближает. Вот это ответ на ваш вопрос. В России действительно главное состояние общества — это стокгольмский синдром. Те, что сидели, и те, что сажали — это люди одного опыта, как это ни ужасно.
«Перечитывая рассказы Шукшина, заметила неоднозначную позицию автора, — ну, долго вы думали. — Например, в рассказе «Обида» хорошего человека ни за что оскорбили, но герой уже готов мстить, чуть ли не убивать. Шукшин и щадит его, и не щадит».
Вы абсолютно правы. Я, кстати говоря, очень часто в классе, когда у меня изучается советская литература, всегда даю один рассказ Шукшина — «Други игрищ и забав». Вот он там на стороне этого маленького злобного правдоискателя или он осуждает его? Конечно, осуждает. Конечно, ему противен этот мальчик железный, но при этом его ужасно жалко, и это вполне вписывается в стратегию Шукшина.