«Я наконец решилась спросить что-нибудь. Меня интересует тема союза двух поэтов, а особенно поэта и прозаика, где поэт женщина. Во многих историях, которые нам известны, пары поэтов в итоге распадались. Есть ли общая закономерности в таких союзах? Очень ждём в Воронеже».
Да, в Воронеже я буду 13 декабря. Ну, как вам сказать? Закономерностей нет. Сильвия Плат и Лэнгстон [Тед] Хьюз жили замечательно, а покончила она с собой, потому что у неё, в общем, была мания суицида, насколько я помню, с раннего детства. Что касается Ахматовой и Гумилёва, то здесь тоже вопрос темперамента, а не профессии. Поэты могут жить вместе. Новелла Матвеева и Иван Киуру прожили вместе 40 лет… ну, 35. Что касается других примеров… По-моему, оптимальное сочетание — это поэт и критик. Ну, как Рождественский и Алла Киреева. Или как, скажем, Синявский и Розанова, где Синявский — писатель, а Розанова — искусствовед. Условно говоря, один — корова, а второй — дояр.
Жизнь поэта с прозаиком? Ну, тут сложно сказать, потому что в моём личном случае Лукьянова пишет во всех жанрах. Она и стихи пишет, по-моему, очень неплохие, и прозу, и публицистику. А драматургию мы писали даже вместе, потому что у меня есть давняя идея, что пьесу надо писать вдвоём. Ну, как мы с Чертановым написали «Ставку». Мне трудно поэтому судить.
Мне кажется, знаете, рецепт один. Поэт и прозаик (или два поэта) должны сравнительно мало времени проводить вместе, чтобы жизнь друг друга не сделать невыносимой. Писать они должны совместно, допустим, а в остальное время хорошо работать, чтобы вы уходили на работу и она уходила на работу. Тогда ваше общение останется праздником, и вы не будете друг другу надоедать. Я вообще больше всего верю в союзы коллег. Я очень многих любил в своей жизни, но по-настоящему понимал только тех, с кем у меня общая сфера занятий. Это странно даже. Не знаю почему…
«Фильм «Храни меня, мой талисман», в нём герои Абдулова и Янковского размышляют о слабости гения». И цитируется: «Зачем жалеешь ты о потере записок Байрона? чёрт с ними! слава богу, что потеряны. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы — иначе». И как иначе?» — вопрос Светланы.
Отвечаю, Света. Мне кажется, я даже догадываюсь, какая Светлана. Иначе потому, что мерзости художников — это не корысть, не следствие корысти, не следствие жестокости; это своего рода профессиональные болезни, которые художник прививает себе для того, чтобы на своём примере что-то понять про человечество. Мне кажется, что Куприн… Я сложно отношусь к Куприну. Я считаю его писателем исключительного таланта с чудовищными провалами — и вкусовыми, и смысловыми, и какими хотите. Но неровность эта проистекала от того образа жизни, который он себе навязал. А в этом образе жизни была и беспрерывная смена профессий, и странствия, и алкоголизм. И это было потому, что иначе он бы ту остроту жизни не испытал.
Значит, художник — это, к сожалению, свой главный инструмент. Поэтому много из того, что делал Байрон, делалось не из примитивного стимула, не ради похоти и не ради корысти; это во много было следствием художнического любопытства. Я понимаю, что со стороны это выглядит точно так же, как и «банальные грешки», но иногда это следствие того, что Пушкин называл «пиитическим любопытством». Это то, что я всё-таки склонен, понимаете, уважать.
Многие жалуются на полную потерю смысла. Юля, я вам могу повторить то же самое. Может быть, это и очень правильно.
Да, я оговорился. Не Жуковский, конечно, а Козловский имелся в виду. Ну, это потому что, ещё раз повторю, Даниил Жуковский — это герой «Остромова». И вот так мне… в тот момент я о нём думал.
Вот приглашают ещё во многие разные места. Спасибо, обязательно. Я ничего не имею против поездок. А вот мой способ изучать жизнь — это поездки. Встречаюсь с массой увлекательных людей. И, по-моему, это лучше, чем алкоголизм.
«Возможна ли новая русская полемика ваша против Невзорова с основным вопросом: «Роль культуры в прогрессе и развитии человечества»? Слышал, у вас в феврале планируется встреча».
Мы планируем с Невзоровым ряд встреч — и о культуре, и о религии. И, наверное, это надо сделать. Но он мне честно сказал, что в споре со мной он будет работать со слегка втянутыми когтями, предупредил он меня, потому что хорошо ко мне относится. Я к нему тоже очень хорошо отношусь, ужасно его люблю. Очень жалею, что мы не увиделись на литературной ярмарке, мы там разминулись, на non/fictio№. Я его не то чтобы даже и люблю, но я и боюсь его тоже и во многом опасаюсь. Он абсолютно непостижимая для меня, совершенно противоположная мне личность, но масштаб этой личности мне очевиден. И это храбрость не с разрешения. Поэтому я очень бы за то, чтобы нам с Невзоровым какую-то дискуссию организовать. Просто она не будет наотмашь, что называется, потому что с идейным врагом, так всегда получается, мы более откровенны, а здесь это будет всё-таки… ну, на грани, скажем так, в условиях взаимной симпатии.