Услышимся через три минуты.
РЕКЛАМА
Д. Быков― Продолжаем разговор.
Некто hateman: «Какая литература может помочь подлатать душу, которая заполнена всеми существующими греховными страстями?»
Дорогой hateman, что-то вы очень… Тем более вам 26 лет. Вы уж очень хорошо что-то о себе думаете. Мне вспоминается, как одна старушка при мне спросила батюшку: «Батюшка, я великая грешница! Я в пост съела колбасы. Что мне делать?» Он говорит: «Да какая же ты великая грешница? Великие грешники — это Тамерлан, Наполеон, Гитлер. А ты так себе грешница». Вот здесь и мне вам хочется сказать: ну что вы так успели нагрешить, отчего ваша душа истерзана всеми греховными страстями? Вы, мне кажется, преувеличиваете. Раз вы пишете на «Эхо Москвы» и интересуетесь, какую литературу вам почитать, я надеюсь, что вы так себе злодей.
Что касается советов. Ну, Евангелие, конечно. Это очень высокая литература, очень хорошая. А если… Кстати говоря, чтение Евангелия (много раз мною замечено) прекрасно срабатывает даже тогда, когда вы абсолютно не веруете. Просто это очень хорошо написано. Это литература, в которой все главные проблемы освещены. И в ней огромная духовная свобода — знаете, как будто глоток ледяной воды в раскалённой пустыне. Это на вас очень хорошо подействует, мне кажется. Хорошо бывает почитать «Доктора Живаго», в особенности второй том.
«В мировом кинематографе есть множество фильмов («Достучаться до небес», «Сладкий ноябрь», «Пока не сыграл в ящик»), где во главе сценария поставлена история смертельно больного героя, а все остальные события нанизаны на эту идею. Не создаётся ли у вас при просмотре таких фильмов ощущения искусственности происходящего, потому что идея обречённости, жажды жизни привлекательна для зрителя сама по себе, и режиссёру остаётся только грамотно её показать?»
Видите, это вечный вопрос о том, в какой степени страшный, пугающий, шокирующий материал помогает режиссёру, а в какой — наоборот, мешает. Мы в нашей книжке — в этой антологии «Страшные стихи» — с Ульяновой попытались показать, что страшное само по себе не воздействует, а воздействует всё-таки некоторая обработка, потому что физиологический ужас не является эстетическим переживанием. Поэтому в тех фильмах, где старение и умирание показано с предельным натурализмом (как мне кажется, «Любовь» Ханеке является одним из таких фильмов), там эффект воздействия гораздо меньший. Когда мне говорят, что это правда, мне в эту правду верить не хочется. Это не правда или не вся правда. А вот в таких фильмах, как «Достучаться до небес», там я чувствую действительно огромную режиссёрскую волю, режиссёрское сопереживание и вмешательство.
Когда-то, я помню, кстати, на том же журфаке довольно широко ходил самиздат, и вот мы обсуждали в 1984 году (задолго до того, как это всё вышло наружу), обсуждали «Жизнь и судьбу» Гроссмана. Может быть, я потому книгу эту не так сильно люблю, что я её прочёл молодым очень человеком. Ну, сколько мне было? Семнадцать лет. И вот я помню, что Женя Басовская — дочь легендарной Басовской, лектора, тоже очень хороший, замечательный прозаик и филолог, Женька, она у нас преподавала ещё в ШЮЖ — она мне говорит: «Когда я читаю Гроссмана и ужасаюсь сцене массовой казни евреев в газовой камере — это мой ужас, а не его писательское мастерство». Я должен признать, что это так. Хотя гибель Левинтона описана, конечно, с потрясающей силой, но именно потому, что это голая проза, голый приём. Помните этот абзац о теле народа? Это потрясающей силы текст!
Но при всём при этом, конечно, когда человек обращается к таким шокирующим и чудовищным вещам, он, наверное… ну, не то что он облегчает себе задачу, но он действительно ставит себе не совсем чистые условия игры. Именно поэтому я думаю, что искусству должен быть присущ особый род целомудрия, не прикасающегося к каким-то самым страшным вещам.
А если вы хотите к этому прикоснуться, то (как я вчера пытался студентам объяснить в своей воронежской лекции) тогда вам на помощь приходит журналистка, потому что есть вещи, для которых оскорбительно художественное преувеличение, которых нельзя касаться литературе, литература от этого разлезается, начинает истлевать. Ну, тут нужны приёмы документалистики, наверное, с подчёркнуто нейтральным авторским отношением. Скажем, Любовь Аркус сняла фильм об аутистах, он называется «Аут», это приквел такой к фильму «Антон тут рядом». Если бы кто-то попробовал этих больных детей изобразить художественными средствами, получилась бы такая же фальшивка, какая получается у героев в фильме фон Триера «Идиоты» (он как раз об этом). Нельзя изобразить страшное, можно его только прожить. Поэтому иногда документалистика бывает сильнее, тактичнее, скажем так.