Человек — в нём тоже есть такой металлический блеск, но бессмертной души нём процента два, не надо обольщаться. И поэтому я не ищу в людях особой душевности, но я стараюсь контактировать в них с тем, что является чистым металлом, а не сырой породой. Поэтому мне не очень интересны всякие страхи, предрассудки, глупости, быт, а мне интересно то в человеке, что отличает его от пустой породы. Не надо только думать, что мне интересно, как Ходасевичу, прости господи, всё сверхчеловеческое:
…Неси мечту,
Иль дьявольскую красоту,
Иль Бога, если сам ты Божий.
А маленькую доброту,
Как шляпу, оставляй в прихожей.
По-моему, это глупо, потому что именно от этой маленькой доброты Ходасевич и видел всё лучшее в своей жизни. И последней его женой была Ольга Марголина — человек, в котором было много этой маленькой доброты, а совсем не было берберовской сверхчеловеческой красоты. Берберова вообще как-то мне не очень нравится, прости господи. То есть, может быть, она мне слишком нравится, и я срываю на ней зло.
Но мне, конечно, в человеке нужны не сверхчеловеческие его таланты, а мне нужно в нём вот именно что-то, что его роднит с бессмертной душой. Это совсем другое. Это необязательно демонизм или гений. Это какие-то непрагматические интересы, способность к яркому поступку. Вот это мне в человеке интересно и с этим я стараюсь контактировать.
А человек в целом, человек со своими душевными хворями и со своими физическими патологиями, и со своим переваливанием своих проблем на другого — он мне не очень интересен. Мне интересно, понимаете… Ну, грех себя цитировать. «Кто был внимания достоин? Мать, не спящая пять ночей; одинокий в поле воин; каждый третий из врачей; любовь угрюмца нелюдимого, доброжелательность бродяг; способность жить без необходимого, но без излишнего — никак». Вот эти вещи мне интересны.
«В чем смысл рассказа «Хорошего человека найти нелегко»?»
Ох, если бы я знал! Я в статье про Фланнери О’Коннор попытался это изложить. Мне кажется, он в том, что когда ты сталкиваешься с абсолютным злом, вроде Мисфита, вроде Изгоя, смешно пытаться его полюбить, смешно демонстрировать ему доброту; надо иметь что ему противопоставить. Изгой сказал: «Христос нарушил равновесие». Да, нарушил, действительно. С Христом пришло в мир абсолютное добро и абсолютное зло. Вот абсолютному злу надо иметь что противопоставить, а пытаться с ним договориться бессмысленно.
Это послевоенный рассказ, ребята. Это рассказ женщины, очень умной женщины, которая пытается для себя объяснить, как такое было возможно и что с этим сделать. Это посттравматический рассказ. Я думаю, что вся Фланнери О’Коннор — в огромной степени явление послевоенной реальности. А написать такой великий рассказ, как «Перемещённое лицо»… Помните? «Я думаю, что сам Иисус Христос был перемещённое лицо». Это новая попытка интерпретировать Евангелие в поствоенных терминах: Европа после Второй мировой, Америка после Второй мировой. Там же поляк этот — главный герой. Вот о чём идёт речь.
Так что «Хорошего человека найти нелегко» — это рассказ о том, что делать, когда на тебя выходит из этой красной пыли Изгой. Что делать? Убить его надо, или во всяком случае так себя вести, чтобы он усомнился. «Хорошая была старуха». — «Хорошая, если бы её расстреливать каждые пять минут». Вот что надо сделать с таким Изгоем, дети? Расстрелять!
«Что вы думаете о карикатурах Charlie Hebdo?» Ничего хорошего не думаю. Я просто, понимаете, сам для себя выбираю, что мне думать, на что мне реагировать, на что мне смотреть и о чем и когда мне говорить.
Вот здесь же, кстати, очень многие вопросы о Елизавете Глинке. Мне кажется, сейчас ситуация, когда надо скорбеть по Елизавете Глинке и по всем другим, кто погиб в этом самолёте. Расставлять оценки, дискутировать (что, безусловно, нужно), выяснять позиции мы будем в будущем. А сегодня — реагировать на выступления людей разной степени подонковатости, мне кажется, просто мерзким, бессмысленным и не нужным. Есть вещи, которые взывают к определённому душевному целомудрию.
«Чего вы ждёте от предстоящего 2017 года?»
Я вообще, Алекс (спасибо вам тут за добрые слова), ничего не жду. Ждать — это пассивная позиция, и мне это несвойственно. Вы можете спросить: что я делаю? Я делаю довольно много всего. У меня начинается действительно довольно обширный проект на «Дожде», если он получится. У меня начинается новый роман детский. И у меня начинается работа над довольно обширной и, как мне представляется, довольно перспективной книжкой «Круг седьмой» по вот этой теории инкарнации в русской истории. В неё будет превращён мой университетский курс, американский, о метасюжете русской прозы.