— Если бы только вы сочли возможным пользоваться щитами, ваши гладиусы стали бы смертельными… — начал я, но дружная реакция кланнеров задушила идею в зародыше. Я вздохнул. При столкновении культур обычно побеждает более молодая. Впрочем, кланнеры не были младенцами при оружии или новичками. Теперь я вижу то, что не видел тогда — как комично я реагировал на предстоящую схватку: столь многое было поставлено на кон, а меня заботило главным образом благополучие этой самой крутой, крепкой и страшной компании бойцов, с какой я когда-либо имел счастье встретиться.
Первоначально я собирался провести с кланнерами только сутки. Я уже убедился, насколько действенным оказалось руководство Хэпа Лодера. Возможно, доля его успеха в управлении кланами проистекала из обучения, которое он прошел в качестве моей правой руки, но я не особо ставил это себе в заслугу. Хэп — большой мастер поглощать оби. Он поглощает их так же, как клановые вина. В разгар битвы он может пить из фляги в левой руке и размахивать острой, как бритва, секирой в правой. Я это видел. Конечно, я и сам такое проделывал, но сомневаюсь, что с таким же шиком, как Хэп Лодер.
Вышло так, что я провел с кланнерами не только эту, но и следующую ночь, в течение которой мы весьма много пили, кричали и хлопали плясавшим для нас девушкам. Они ни в коем случае не были танцовщицами, и человек, назвавший бы их так, получил бы терчик в горло прежде, чем произнес второй слог ошибочной фразы. Мы во все горло орали клановые песни мчавшимся над нами лунам.
— Запомните, — приказал я, вытащив из седельной сумки зелено-синий костюм. — Этот цвет — за нас. А если увидите изумрудно-зеленый — окрасьте его в алый кровью владельца.
— Да! — проревели они. — Небесные цвета всегда пребывали в смертельном бою!
Наконец — не без последних десяти-двенадцати прощальных чаш, навязанных джиктарами и столпившимися кланнерами, я попрощался и направился обратно в Зеникку. Я намеревался найти в нескольких милях от города караван, переодеться в зелено-синий наряд и таким образом миновать ворота, не привлекая внимания. В наряде кланнера я, конечно же, вызвал бы самые серьезные подозрения.
Караван оказался большим, медлительным, красочным и сверкал крегенской пышностью. Он благополучно прошел равнинные пределы кланов. В охране каравана служили не только чулики, но также и наемные кланнеры. Мой зелено-синий наряд легко смешался с пестротой цветов.
Наряду с неутомимыми калсаниями и длинными вереницами степных ослов, в караване брело еще много вьючных мастодонтов. Каждый из этих голиафов мог везти две тонны поклажи — по тонне с каждой стороны. Они неторопливо брели, словно истинные корабли равнин. Я восхищался перекатывающимися мускулами и тяжелой поступью. Я надеялся, что, когда они доберутся до места назначения, их не забьют, как это часто случается, ради бивней и шкур, и они опять смогут неустанно брести по непроторенным путям Великих равнин.
Случайное открытие, что поклажа мастодонтов во многом состояла из бумаги — множества пачек, и все прекрасно упакованы, — возбудило во мне сильное любопытство. Я вспомнил тайну, окружавшую производство и распространение бумаги в Афразое. Монеты же, с тех пор как я стал проживать в Доме Эвард, образовали в последнее время часть моих отношений с жизнью. Саванты не применяли никакой формы денежного обмена, а кланнеры интересовались монетами только как добычей из разграбленных караванов, которую могли использовать для меновой торговли с городом. Пока я был рабом, у меня не нашлось времени обрести мелкие медные монеты, что часто находят путь к рабам. Теперь же, благодаря подобающему вложению в дело нескольких серебряных монет с лицом Ванека на одной стороне и крегенским символом двенадцати на другой, а также баклаги с дьявольским напитком под названием «дона», я смог провести осмотр бумаги.
Она оказалась прекрасной, гладкой по текстуре от каландрирования и прочной из-за тряпочно-волоконной основы. Кровь застучала у меня в висках, когда я определил, что бумага сделана в Афразое. Я выяснил, что она поступала уже упакованной с кораблей, приплывавших в порт Парос, что за полуостровом в трехстах милях отсюда — последний порт перед Зениккой. Я слышал про этот Парос, мелкий морской порт, обслуживающий достаточно удаленную от Зеникки глубинку, чтобы не беспокоить великий город. Парос не был крупным городом, и я недоумевал, почему привозящие бумагу корабли причаливали там, а не в Зеникке. Купцы в ответ подмигивали, поблескивая глазами, и прикладывали пальцы к носу. Они таким способом избегали портовых пошлин, налагаемых на иностранные корабли Домом Эстеркари. Бумагу же облагали особенно разорительными пошлинами. Увы, нет, они понятия не имели, из какой страны приплывают корабли.
Бумагу они покупали по нелепо низким ценам и могли ожидать выколотить в Зеникке тысячепроцентную прибыль.
Когда мы преодолевали последние несколько миль до города, произошло тревожное событие. Я не имею в виду головореза, который попытался заколоть меня ночью, когда увидел потраченные мной серебряные монеты Эвардов. Я откатился, уворачиваясь от клинка, схватил молодчика за горло и слегка придушил, а потом сломал его клинок о его же голову. Затем поднял негодяя повыше и дал довольно сильного пинка под зад, отчего тот полетел, спотыкаясь и голося, в группу привязанных калсаниев, и те проделали над ним то, что делают всегда, когда возбуждены. Я не испытывал желания марать о него сталь.
Я говорю о другом событии, о появлении блистательного ало-золотого орла, описывающего круги высоко над караваном. Великолепная птица, как я был уверен, явилась в знак того, что Звездные владыки продолжают интересоваться мной. Несомненно, они сыграли решающую роль в перенесении меня на Креген во второй раз, и я полагал, что с савантами они не советовались. Саванты выкинули меня из своего Рая, о чем мне часто приходилось с удивлением напоминать себе — настолько сильна была память об их доброте. Звездные владыки, рассуждал я, должны рассматривать меня, как самый подходящий инструмент, если пожелают действовать против савантов.
Караванбаши, поджарый чернокожий с острова Ксунтал, опытный и честный житель равнин, поднял взгляд вместе со мной. Он носил одежду и плащ янтарного цвета, а на боку — фальшон.[15] Звали его Ксолтемб.
— Будь у меня сейчас лук, — медленно произнес он, — я бы его не поднял. Думаю, я мог бы даже зарубить поднявшего лук на эту птицу.
Несколько вопросов убедили меня, что Ксолтемб ничего не знал об этой птице. Ему внушило трепет лишь ее алое великолепие да ходившие среди бивачных костров рассказы об этом величественном и невозмутимом призраке.
Я заплатил Ксолтембу вознаграждение, которое он заработал, как ему подумалось, за защиту, которую караван распространял на меня и четырех моих зорков. Вознаграждение было вполне умеренным, и путешествовал я с караваном недалеко. Когда мы отдали честь друг другу и расстались, он сказал:
— Буду рад твоему обществу, если ты снова отправишься путешествовать по Великим Равнинам. Мне всегда нужен хороший клинок. Рембери.
— Буду об этом помнить, Ксолтемб, — пообещал я. — Рембери.
Принц Варден, его отец Ванек, его мать и тетка Шуша не скрывали радости, что я вернулся целым и невредимым.
— На Равнинах небезопасно, — пожурила тетя Шуша. — Я каждый год должна совершать паломничество к горячим источникам Бенги Десте. И я не уверена, что не теряю из-за тревог в путешествии все полезное, что там получаю.
— А почему, — спросил я, — ты не отправишься на аэроботе?
— Что? — вскинула она брови. — Рисковать бедной старой шкурой на одной из этих хрупких страшных штуковин?!
Затем они все вдруг приняли необычайно мрачный вид. Варден выступил вперед и положил руку мне на плечо.
— Дрей Прескот, — проговорил он, и я понял.
15
Фальшон (этимология неясна) короткий, около 90 см, кривой меч с широким лезвием и односторонней заточкой (возможно, от латинского Falx — серп, или кельтского «фалькати» меч). (Прим. переводчика.)