Закончив пить чай, я помыл за собой чашку – одну из пяти фарфоровых, висевших на специальной подставке – убрал её на место и вернулся в комнату. Оглядел место преступления – разобранную кровать. Настоящую, она стояла в небольшой нише и на день, видимо, закрывалась шторкой. Никогда не видел таких квартир до этого – хотя, если подумать, я бывал в чужих домах так же редко, как приглашал к себе гостей. Исключением был Пашка, у которого всегда можно было попить чаю, даже если самого Пашки дома не было. Но он тоже снимал, и усилий Ольги никак не хватало, чтобы превратить его пещеру в приличное жильё.
В порыве трепетного уважения к Максу, у которого всё было как в больнице, я старательно застелил постель и укрыл её лежавшим рядом покрывалом. И только после этого увидел открытку, лежащую на столе.
Я открыл её и прочитал подписанное торопливо под казённым «С новым Годом»: «Убежал. Люблю тебя. До вечера не вернусь».
Под запиской лежала чёрная рубашка – запакованная и обвязанная лентой, как коробка с подарком.
Я усмехнулся и, вскрыв пакет, накинул её на плечи. Ткань была мягкой и почти скользила по телу. И главное – у меня снова было ощущение, что Макс рядом со мной.
Я потёрся о неё телом, наслаждаясь этой иллюзией, которая длилась всего несколько мгновений. Почти сразу, едва я успел надеть её, зазвонил дверной звонок.
Я понял кто за дверью ещё до того, как вышел в коридор, но всё же вышел и заглянул в глазок. Руслан.
- Макс, открывай!
Мне не нравился его голос. Мне не нравилось, что кто-то может таким тоном говорить с моим Максом. Но я отошёл на шаг назад.
- Макс, у меня подарок.
Я молча ждал.
- Бля, Макс, не еби мозг, тоже мне целочка, перепихнулся и забудь.
Я не выдержал, и хотя где-то в глубине души знал, что Максу от этого вряд ли станет лучше, отщёлкнул замок и распахнул дверь.
Руслан присвистнул и ошалело замолк на полуслове. Никакого подарка я у него в руках не заметил.
- Не ори под дверью, - сказал я тихо, - соседи услышат.
- Да мне насрать.
- Мне – нет.
Руслан явно ещё не пришёл в себя, потому что больше ничего орать не стал. Помолчал и сказал на два тона тише:
- Ты чё тут делаешь?
- Сам знаешь.
- Вали отсюда, пидор гно…
Это получилось само. Кулак засаднило, и я увидел, как он отшатывается, а затем как из носа у него течёт кровь.
- Ты сейчас уйдёшь, - сказал я тихо.
- Вадик! – позвал Руслан, всё ещё не разгибаясь, и из-за угла показался ещё один пока что незнакомый мне шкаф.
- Мне на твоего Вадика с высокой колокольни, - сказал я, отворачиваясь от охраны, - Макса нет. И я не хочу, чтобы ты ебал ему мозг сегодня. Предлагаю сделку. Уйдём оба.
Руслан ещё секунду ошалело смотрел на меня.
- Да пошёл ты! Вадим!
Вадим профессиональным движением попытался вывернуть мне руку за спину, но стоял я удобнее и потому отбил у него такое желание ударом ноги в живот. Колено тут же заныло, зато шкаф согнулся пополам.
- Не подводи человека, - повторил я, глядя на Руслана, - я уйду, но уйдёшь и ты.
- Вадик, бля, что за хрень?
Я потянулся, приподнял Руслана за шиворот, заставляя встать на цыпочки, и встряхнул:
- Дошло?
Повисев в воздухе пару секунд, Руслан кивнул.
Я вернулся в квартиру и, накинув куртку поверх незастёгнутой рубашки, вышел на лестницу, а потом закрыл за собой дверь.
В лифте ехали вместе – свербя друг друга злыми взглядами. Даже Вадим не остался равнодушен.
- Чёрный пояс, - шепнул я ему на выходе, чтобы утешить хоть чуть-чуть, - тхэквондо.
Я конечно соврал, потому что до пояса так и не дошло. Бой я выиграл, но войну пока проигрывал, и настроение от этого опустилось ниже плинтуса. Руслан мог уйти сейчас, но я прекрасно понимал, что он вернётся. Просидел даже несколько часов, карауля Макса у подъезда, но тот так и не появился, и я пошёл домой.
По дороге несколько раз пытался ему звонить, но трубку никто не брал. Писал смски с тем же эффектом.
Так прошли три дня. Второго числа я навестил отца и подарил ему внешний хард – бесполезных подарков он не любил. Вечером съездил к Яну и ему тоже подарил подарок – он праздновал один и сидел один. Мне стало невыносимо стыдно и жаль его, я попытался позвать его на наш пустырь, но Ян отказался, сославшись на погоду. Мы просто посидели пару часов с тортом, но он всё равно выглядел грустным, и я понял, что моё присутствие тут только усугубляет дело. Я бы сделал что угодно, чтобы он перестал грустить – ну разве что кроме одного. Я не мог вернуться к нему. А значит, не мог сделать ничего.