Сзади, впрочем, уже наблюдался ещё один желающий оставить наконец машину и добраться домой, и я решил всё-таки припарковаться, а Макса ждать у подъезда.
К такому времяпровождению мне было не привыкать – я и не помнил сколько вечеров провёл у его старой квартиры, надеясь, что он вернётся. Что, блядь, за сволочная привычка исчезать, не сказав ни слова? Я снова начинал заводиться.
Три часа у подъезда показались мне адом, а когда красный порше оглушительно засигналил, требуя освободить место для парковки, я будто бы вынырнул из котла со скворчащим маслом. Убирать машину мне было некуда, и я просто подошёл к Максу и постучал в окно.
После секундной паузы стекло отъехало вниз, и я встретил его усталый взгляд.
- Опять ты? Все заказы только через Альберта.
- Прекрати. Я хочу поговорить.
Макс закрыл глаза и откинулся на заднее сидение.
- О чём? О чём нам… Витя… говорить?
Я не знал. Знал только, что поговорить с ним мне необходимо до дрожи.
- Я устал.
- Я тоже. Торчу тут с пяти вечера. Видел твою брюнеточку. Только не говори, что жена.
- Тебе-то что? – вопрос мог бы показаться вызывающим, но в голосе Макса было слишком много усталости.
- Макс, или выйди, или впусти меня.
Поколебавшись, Макс потянулся к противоположной двери и открыл её. Я нырнул внутрь и на секунду оглох от его запаха, пропитавшего салон.
- От меня тут ничего не осталось… - пробормотал я, разглядывая значки крупных автомобильных производителей над лобовым стеклом, - а ты снова их собираешь.
Макс не ответил. Завёл мотор и отъехал немного назад. Затем спросил:
- Куда?
Я пожал плечами, и он повёл машину куда-то в одному ему известном направлении…
Макс молчал. Я тоже. Что я хотел спросить? Все мысли вылетели из головы.
- Макс, как ты жил?
Максим медленно повернулся, наградил меня мрачным и насмешливым взглядом и снова посмотрел на дорогу. Я почувствовал себя героем старого итальянского фильма.
Мы молча миновали набережную, свернули в какой-то закуток, где можно было припарковаться и выйти.
Я посмотрел на Макса и, открыв дверь, вышел наружу.
Макс колебался.
- Боишься? – спросил я. – Я ничего не сделаю, тут полно людей.
- Идиот, - выдохнул Макс равнодушно и стал выбираться из машины, но что-то пошло не так, и стоило ему покинуть салон, как ноги его подкосились, и он рухнул – слава богу в мои подставленные руки.
- Макс!
- Пусти…
Сопротивляться он тем не менее не пытался.
Я попытался усадить его обратно в салон, но мои собственные локти мне помешали, и, прислонив его к борту Порше, я попытался перехватить его – и тут же увидел кучу маленьких деталей, который не были заметны в салоне. Шея Макса была исцарапана. Ворот футболки, совсем свежей, когда он выходил из дома, теперь был растянут. Джинсы порваны, будто он напоролся на гвоздь, а сам он держался так, будто любое движение бёдер причиняло ему боль.
- Устал? – спросил я, чувствуя, как снова накатывает злость.
Макс не ответил. Только отвернулся.
Я подхватил его на руки и всё-таки затолкал в машину – только не на водительское сидение, а на заднее, а сам сел за руль.
- Ты что творишь? – попытался он возразить, но я не слушал и только когда уже завёл мотор, ответил на его истерический вопрос: - Куда?
- В больницу.
Макс затих, и минут пять мы ехали молча, и только когда остановились на каком-то перекрёстке, он потянулся вперёд, опустил руку мне на плечо. Рука его была слабой, совсем не такой, как обычно, будто у него внутри села батарейка.
- Вить, не надо, я отлежусь.
Я не ответил. Ярость почти хлестала через край. Бросил на него один единственный взгляд, и он заткнулся.
Потом была та часть, которую я обычно переживаю в бессознательном состоянии – регистратура, врачи, насмешливые взгляды. Я сжимал его плечи, заставляя игнорировать подколы, и уже жалел, что привёз его к этим людям.
Я оставил его в палате, когда он уснул. Хотел посидеть до утра, но вышел врач и сказал, что утром его уже выпишут. А я не хотел общаться со здоровым и злым Максимом. Мне было страшно.
И я уехал, оставив его там.
Не знаю, когда его выписали – утром или всё-таки позже, но на следующий вечер мне пришла смска с незнакомого номера, от которой я едва не сошёл с ума. Всего два слова, которые мог писать только один человек: