В общем, это был напряжённый сезон. Макс стал единственным постоянным фактором. Он поддерживал меня непрестанно, хотя иногда мне казалось, что он сам готов сорваться, когда очередная беспардонная журналистка едва не висла у меня на шее, делая вид, что пытается взять репортаж. Когда возбуждённые болельщики не пропускали меня к нему, а он стоял в сторонке и просто устало улыбался, глядя на всё это безумие. И мне было обидно как в детстве, что он стоит там один, такой красивый, такой нужный и дорогой мне, но я не могу просто обнять его – не в номере, когда мы спрячемся за каменными стенами, а здесь и сейчас, прямо на треке, пока меня ещё не покинуло это безумное чувство победы.
И не удивительно, что в конце концов он сорвался.
Наш разговор за ужином начался с фразы, которую он произнёс спокойно и буднично, будто просил передать солонку.
- Так будет всегда?
Я поднял на него глаза, догадываясь, о чём он, но не желая развивать эту тему. Мы смотрели друг на друга несколько секунд. Он встал и прошёл по комнате.
Я вздохнул, тоже встал и обнял его со спины.
- Макс, ты знал, на что идёшь.
- Да, я знал. Но это… я устал. Устал быть один.
- Я с тобой. И я очень благодарен тебе за то, что и ты со мной.
Макс покачал головой.
- Где? – спросил он. – Посмотри, мы с тобой даже ужинаем в номере изо дня в день. Ведь какой ужас - подающего надежды гонщика из России Виктора Щевлёва застанут в ресторане с его переводчиком!
Я вздохнул. Представил себе лицо Кристиана и сказал ровно:
- Если выиграю, поцелую тебя прямо перед камерами.
Макс резко развернулся и внимательно посмотрел мне в глаза, видимо пытаясь понять, сколько правды в моих словах.
- Я сказал, - повторил я, - я сам устал, Макс. Я хочу быть с тобой. Даже больше, чем побеждать на гонках.
- Не боишься? – спросил он тихо.
- Боюсь. Но ты прав. Так не может длиться всегда.
И в тот день, когда начиналась гонка, от которой зависела не только моя победа в этом сезоне, но, возможно, и вся моя дальнейшая жизнь, я не знал, чего боюсь больше – победы или поражения. Но Макс сидел в первом ряду, внимательно, выжидающе глядя на меня. Чуть щурясь, будто пытаясь разглядеть что-то. И я понял, что мне снова будет неимоверно стыдно, если я проиграю. Это будет слишком лёгкий выход. Я должен был победить.
Эта гонка, длившаяся всего десяток минут, казалась мне самой длинной в моей жизни, и, когда я пересёк финишную черту, мне казалось, что моё сердце остановилось.
Я выскочил из машины и в ослепляющем свете вспышек фотоаппаратов попытался разглядеть Макса. Он стоял у выхода на трассу. Люди толкаясь неслись мимо него, а он стоял, видимо, не зная, можно ли подходить, или я передумал.
Я поймал его взгляд и кивнул. Они с журналисткой с Евроспорта приблизились ко мне почти одновременно, и прежде чем она начала лопотать что-то по-английски, я притянул его к себе, так как никогда не притянул бы переводчика. Вдохнул опьяняющий запах его парфюма, исходивший от выреза его рубашки и жадно, безумно поцеловал, чувствуя, как утоляется наконец та жажда, от которой, как я думал, я уже смог избавиться. Я пил его как вино, не слыша ни голосов репортёров, ни щёлканья фотоаппаратов. А когда отстранился – встретил абсолютно пьяный взгляд его глаз.
- Я люблю тебя, Вить.
- Ты уже говорил когда-то.
- Это было давно, и я не понимал толком, что говорю. А теперь – точно знаю, что люблю.
***
Виктор сделал последний глоток чая и поставил чашку на стол.
- Вот и всё.
- Всё?
- Да. На следующее утро я понял, что не могу сесть за руль. Я промаялся около недели. Дэвид сходил с ума. Мне звонил Кристиан. Оба бесились. Но я ничего не мог сделать. Я просто не мог залезть в машину.
Я глотнул чая из собственной чашки, выигрывая время на размышления.
- У вас были проблемы, связанные с этой оглаской?
- Так, - Виктор усмехнулся, - по мелочи. Кристиан побесился немного. А вот европейское руководство отнеслось ко всему достаточно спокойно. Кристиан думает - это потому, что им уже некуда деваться. Им надо вытолкнуть меня на трек.
- Вы боитесь, что они не продлят контракт на следующий год?
Виктор помолчал, будто прислушиваясь к себе.
- Да нет, знаете, не боюсь. У меня за лето было четыре предложения от других команд. Самое страшное, что может случиться – меня в самом деле заставят переехать в Европу.