- Я не настаиваю. Это вообще, наверное, глупо. И я могу продать машину.
- Уймись, а?
Лёгкий поцелуй.
- Это не глупо. Деньги будут, скажи куда перевести. И я… рад за тебя.
Снова облизываю губы.
- Пока нечему радоваться.
- Ну и пофиг. А я всё равно рад.
***
Готовых работ не хватило. Мы с Иришкой отбирали их вдвоём, и большую часть того, что я бы выкинул, она заставила меня оставить.
- Ещё бы парочку… - протянула она, - ты точно ничего не прячешь?
Я развёл руками.
- Хоть обыщи. Были ещё, но я всё выкинул.
- Вот дурак.
- Это ещё почему?
- Никогда ничего не выкидывай. Иногда покупают что-то вообще старое, что ты и всерьёз-то никогда не принимал. Во… Это что?
Только тут я понял, что Иришка восприняла мои слова всерьёз и принялась рыться в столе.
Я подошёл к ней и, увидев в её руках старую папку с рисунками, которые давно бы надо было выбросить, попытался захлопнуть её – но у Иришки позиция оказалась удобнее.
- Это Витька, - сказал я с неохотой, - это старое, Ир. И очень личное.
- Ну и хорошо. Жаль, перечёркнуто. А целой нет?
Я поколебался.
- Новая есть, - я подошёл к шкафу и, достав рулон ватмана, раскатал.
- Класс, - сообщила Иришка, - беру.
- Что ты берёшь, Ир? Это, во-первых, не продаётся. Во-вторых, никакого отношения не имеет к морю.
- Мне лучше знать! – отрезала она и, отобрав у меня ватман, пошла к выходу. Потом подумала, вернулась и, ловко вынув из папки лист со старым рисунком, спрятала его в сумку.
- Ира!
- Всё, ушла!
***
На выставку мы с Витей так и не пошли – не успели перед отъездом. Он предлагал мне остаться и проследить за организацией, но я отказался – ничего не понимаю в организации и не хочу понимать. Иришка вряд ли сделает что-то против моих интересов, а с учётом, как я вообще попал в эту историю с галереей, даже если бы она повесила мои работы в туалете, была бы в полном праве.
Перед гонкой Витя как обычно пару дней был сам не свой. Гонял как бешеный каждую ночь и забывал про еду. Журналистов в этот раз было ещё больше, и вторым по популярности вопросом после: «Как вы стали гонщиком?» был вопрос, действительно ли мы с ним встречаемся.
В первый раз я немного растерялся. Перевёл Вите. Тот молча притянул меня к себе и поцеловал – под звук бешено защёлкавших фотоаппаратов.
- А ответ? – прошептал я, когда он позволил мне отстраниться.
- Придумай сам что-нибудь.
Я повернулся к репортеру и сообщил: «Наша личная жизнь касается только нас».
Больше мы это представление не повторяли. Я ничего не отрицал, но и не подтверждал, хотя всё было понятно и так.
В день гонки Витька приехал на трек за два часа до начала и прошёл трассу пешком – хотя делал это уже дважды. Я видел, что он нервничает, но ничего не мог сделать – разве что поцеловать его и пообещать, что всё будет хорошо.
Я поцеловал, а вот обещать не стал, потому что не знал толком, что сейчас может стать катализатором его фобии.
Витька отвечал на поцелуй долго, будто не мог напиться, но в конце концов отпустил меня и пошёл к машине. Эти секунды впечатались в мою память, будто выжженное на ней клеймо.
Я видел сквозь стекло, как Вик примеривается к рулю.
Потом пошёл счёт, и машины рванули. С тех пор, как я перестал быть простым зрителем, моё отношения к гонкам изменилось. Если раньше я просто упивался визгом шин и ощущением скорости совсем рядом, то теперь это ощущение потускнело, уступив место другому – я будто бы сливался с одним единственным автомобилем, будто бы был в нём, чувствовал сердцем каждый его поворот.
Витька как всегда шёл вперёд, плавно набирая скорость. Он уже обошёл двоих соперников и уверенно приближался к испанскому гонщику с агрессивной манерой езды. Нужно было обойти его по внутреннему кругу, не сбавляя скорости, но Витька почему-то пошёл на внешний… И вместо того, чтобы уйти в дрифт в последний момент, газанул или попросту не успел убрать ногу с педали газа. Он влетел в заграждение почти что на полной скорости, а я не заметил, как сорвался с трибуны и рванул к нему через две ступеньки. Я ещё был далеко, когда одна из идущих следом машин въехала ему в кузов, и мне показалось, что это меня со всей дури толкнули только что тяжёлым железным телом.
- Витька…
Я не знаю, зачем шептал его имя, пока бежал. Наверное, просто боялся, что мне уже некому будет говорить его вслух.
На трассу меня не пустили. Спасатели уже вытаскивали его из машины и укладывали на носилки, а я только шептал: «Витька, Витька, Витька…» - и не мог оторвать взгляда от машины скорой, увозившей его.