– Что ж ты плюешься, как лама?…
От горя он клеветал. Загадочные, нежные ламы действительно плюются, но походка у них куда красивей, чем у девственной злюки. И вот Консуэло запенилась от удивления: не взглянув на нее, Ремихио прогарцевал на Дрозде. Скотокрад приостановился в восторге, а она слишком поздно оторвала взгляд от гордого всадника.
А в Янакоче к Чакону пришел выборный Роблес. Ночь (или жена) охладила его пыл.
– Ты готов, Эктор?
Чакон поднял руки.
– Сегодня омою их в злодейской крови!
Выборный почесал за ухом, где больно кусалась вошь.
– Инспектор что-то пронюхал…
– Откуда ты знаешь?
– Я сегодня к нему ходил на поклон. Он завтракал и сказал мне со значением: «Помни, на разбирательство дела пойдем только мы, власти». А я говорю: «Сеньор, народ ведь готовится». А он говорит: «Что ж, не хочешь – не пойду».
– Так и сказал?
Выборный немного помешкал.
– Больше того. «Со мной, – говорит, – пойдут пятеро, и Чакона среди них не будет».
– Да он же меня не знает!
– Знает.
– Гад какой-нибудь наклепал…
– Нет, с ним никто о тебе не говорил.
– Перепугались они там, и все.
Выборный отер пот.
– Эктор, Бустильос говорит, чтобы мы на такое не шли. Он много лет выборным был. и законы знает. Куда нам, Эктор.
Он отвернулся, а Скотокрад подмигнул Чакону.
– Не убивай его, – молил Роблес. – Не бери греха на душу!
– Зачем же я готовился? Я что, кукла?
– Не убивай, Эктор.
– Это не убийство, это казнь.
– Ты один не справишься.
– Справлюсь, – ответил Чакон с небывалой твердостью.
– Ты вооружен?
– Обыщи!
Колокол ударил в третий раз.
– Пошли, – сказал Скотокрад. – Опоздаем.
Они вскочили в седло. Площадь кишела всадниками. Люди из квартала Раби и люди из квартала Тамбос ждали под своими знаменами. Ждали женщины во главе с Сульписией: замужние – под алым знаменем, девицы – под желтым, вдовы – под черным.
Увидев Чакона, Сульписия подошла к Победителю. Как и все в Янакоче, конюшие знали, на каком он сейчас подъеме, и выбрали для него лучшего коня.
– Дай тебе господь! – сказала она. – Помоги тебе Христос! Пускай сам Спаситель направит твою руку!
Чакон был мрачен.
– Знаешь, что инспектор запретил народу туда идти?
Сульписия сразу стала старой.
– Кто тебе сказал?
– Вот он.
– Да, – виновато сказал выборный, – пойдет одно начальство. – По глазам его было видно, что он и боится, и кается.
– Земля не ихняя, – сказала Сульписия. – Земля наша общая, и мы все пойдем. Судье надо, чтобы народу было поменьше – легче обидеть.
Она повернулась к Эктору, словно Роблеса тут и не было: