– Подай жалобу, напиши, сколько они попортили.
– А они будут тут?
– Да, они тут останутся, пока решится твое дело.
– Спасибо, сеньор.
Вдруг откуда ни возьмись явились два жандарма и прицелились в меня из револьверов. Рекис побелел, а они спрашивают:
– Ты откуда?
– Я скот привел, сеньоры жандармы. Хочу, чтоб мне убытки возместили.
– На тебя есть донос. Ты украл это стадо у судьи Монтенегро.
Я обернулся, а свидетелей нет.
– Они мне поле разоряют, они у меня…
– Ты их украл. Пойдешь с нами. И ты, Рекис.
– Я ничего не знаю, – забормотал Рекис. – Это он их привел. А я не знаю.
– Ладно. Отведи овец пастухам из поместья и убирайся.
– Спасибо, сеньоры, – обрадовался он.
– А ты, Чакон, иди. с нами.
Держали меня семь дней. А во вторник прямо из каталажки отвели к судье.
– Так, – сказал судья. – Уходите.
Жандармы отдали ему честь.
– Чакон, – сказал он мне, – очень уж ты умный. Очень ты нетерпеливый. Почему ты мое стадо увел?
– А почему вы мне поле разорили, сеньор?
Он поднял палец.
– На этот раз я тебя прощу, а на другой – просидишь полгода. Понял, дерьмо?
– Почему вы мне поле разорили? Как мне жить? Что я есть буду?
– Сей где-нибудь еще. Янасениса – моя.
Я вернулся в Янакочу. Дон Авраам Карвахаль удивился, что я на свободе.
– Как ты вышел, Эктор?
– Ногами, дон Авраам.
А старик мой меня обнял и говорит им:
– Ничего вы, власти, не стоите!
И плюнул на землю. Карвахаль опечалился.
– Тут одна власть, – говорит он; – судья.
– Навоз больше стоит, чем вы, – говорит старик.
– Судья нас всех пересажает, – говорит Рекис, – и ничего мы не сделаем. Сила есть Сила.
– Слушай, сеньор, – говорю я. – Судья мне сказал, чтоб я не сеял в Янасенисе, а то он меня на всю жизнь засадит. Как же мне жить?
– Община даст тебе надел, Эктор. Повыше, чем Чинче.
– Идем! – говорит мой старик.
Мы пошли, и я его спросил:
– Откуда взялись помещики, отец?
Он мне не ответил.
– Откуда они?
Он остановился.
– Откуда они, отец? Почему в Уараутамбо есть хозяин.
Старик мой присел на камень и ответил мне.
Донья Пепита с. тревогой следила за поединком. Ни судья, ни помещик не сдавались и заходили все дальше в лабиринт комбинаций. Из-за стола они вставали, чтобы умыться или вздремнуть, а ели тут же, в гостиной, продымленной тысячами сигарет. Город, лишенный высших чиновников, не жил, а прозябал. Телеграммы и жалобы старели на конторках. На шестнадцатый день игры секретарь Монтенегро, писец Сантьяго Пасьон, испугался немного и посмел заглянуть в сплошное облако дыма.
– В чем дело, Сантьяго? – добродушно спросил судья, выигравший двадцать четыре тысячи.
– Простите, ради бога… – залопотал писец.
– Нет, говорите! – подбодрил его судья.
– Из сената спрашивают про арестованного Лоро. Телеграмма пришла.
– Это кто еще?
– Он кур воровал.
– Вы не бросите игру? – всполошился дон Мигдонио.
– А может, судить его здесь? – предложил Арутинго.
Дон Мигдонио вздохнул с облегчением. Через пять минут ввели Эгмидио Лоро, обвиненного в краже четырех кур. На его счастье, судья как раз выигрывал.
– Крал или нет? – спросил судья, листая дело.
– Как вам угодно, сеньор, – отвечал подсудимый.
Судья захохотал.
– Сколько просидел?
– Восемь месяцев, сеньор.
– Освободить, – сказал судья.
И он стал разбирать дела во дворе, в перерывах между партиями. Подсудимые понадеялись было на столь же счастливый исход, но прогадали. Многие являлись в часы его проигрышей: например, Маркое Торрес, обвиненный в краже мешка клевера, надеялся, что с него хватит отсиженного полугодья, но ему накинули еще три месяца, а когда он возроптал – и все шесть. Однако не всякое дело можно решить во дворе; так, пришлось отменить бал, на доходы от которого местный клуб «Одиннадцать друзей» рассчитывал купить футбольную форму.
В тот же день я сказал Сульписии, Аньяде и Сантосу Чакону:
– Судья приказал убираться из Янасенисы.
Сульписия побледнела.
– Мы же эту землю ногтями рыли!
И Сантос опечалился.
– Зачем нам уходить?
– Мы на этой земле умрем, – горевала Сульписия.
– Не уходи, Эктор! – просила Аньяда. – Кто с нами останется?
– Хотите с ним бороться?
– Я готов с ним бороться насмерть, – сказал дон Эстебан.
И мы решили бороться. Днем мы спали, а ночью по очереди дежурили на поле – Сульписия, донья Аньяда, Сантос Чакон, дон Эстебан и я. Мы не высыпались, но поле спасли. Картошка зацвела и весь май цвела на диво. Как-то мы выкопали несколько кустиков на пробу. Чудо, не картошка! На одном кусте мы насчитали сто двадцать клубней. Сто двадцать! Работники из поместья завидовали нам.