– Пис-пис не тут живет?
Женщина недоверчиво на него посмотрела.
– Мы с ним пять лет просидели, донья.
Кто-то выглянул из-за двери, кто-то толкнул ее ногой, и меднолицый толстяк с золотой улыбкой протянул к Чакону руки. Он хохотал и хлопал себя по бедрам.
– Ой, Чакон, Чакончик, как я по тебе соскучился! Все думал про тебя, думал, а ты и не зайдешь! Куда тебе до нас, бедняков! Ребята, иди сюда, тут мой друг Чакон!
Они обнялись. Вышли еще двое: один такой тощий, каких Чакон и не видывал, в рваных штанах и кожаных лохмотьях вместо куртки, а другой – мускулистый, крупный, с простодушной белозубой улыбкой.
– Это мой друг, Эктор Чакон, – сказал Пис-пис, хлопнув его по плечу.
– Мы о вас много слышали, дон Эктор! – сказал Тощий.
Пис-пис хлопнул женщину по заду.
– Эй, жена, зарежь-ка нам курицу, угости моего друга!
Комната была заставлена и завалена стульями, седлами и мешками с картошкой. Шесть полных и шесть пустых бутылок показывали, что перед его приходом тут пили пиво.
Пис-пис откупорил бутылку и сказал:
– Зачем пожаловал, друг?
– Как мы сговорились.
– Можно к вам? – спросил с порога могучий крестьянин из соседней деревни Чорас.
– Это Чакон, – сказал Пис-пис. Новоприбывший глядел недоверчиво.
– Да, я Эктор Чакон.
– Я много слышал о вас, сеньор! – сказал Могучий.
– Ваше здоровье! – сказал Пис-пис. – Я уважаю настоящих мужчин, а не сопляков каких-нибудь. Что с тобой, друг? Я по лицу вижу. Говори. Здесь все свои.
– Беда со мной, ребята. Я человека убил.
– Я о нем слышал, об этом судье, – сплюнул Пис-пис, когда Чакон кончил свое повествованье.
Еще двенадцать бутылок предстало перед гневными собратьями.
– Он двадцать лет людей изводит. Кто его тронет, всех сажают. У него две тюрьмы – в городе и в поместье.
– Я слышал, – сказал Тощий, – в Уараутамбо в тюрьме окон нет.
– Да, нету, просто дверка в кулак, чтобы картошку раз в день просунуть.
– А ты что думаешь, друг? – спросил Пис-пис, открывая еще одну бутылку.
– Я думаю землю мою отвоевать. С помещиками миром нельзя. Я думаю начать кровавую борьбу.
– А выборный?
– Сидит.
– А глава, общины?
– Сидит.
Тощий встал.
– Это терпеть нельзя.
– Эктор прав, – сказал Пис-пис. – Мы врем, что у нас свобода. Мы – рабы. А чтоб выйти на волю, надо убивать.
– Вот и будем убивать богатых в провинции Каррион, сеньоры, – сказал. Эктор. – Начнем с Янауанки. Я готов умереть. Поможешь мне, друг? – И он несмело взглянул на Пис-писа.
Пис-пис посмотрел на него весело.
– Помогу, друг. Чего тебе не хватает?
– Оружия, друг, и хороших советов.
– Ответим на беззакония кровью! – воскликнул Тощий. – Это будет вроде революции.
– Они станут стрелять, – сказал Пис-пис.
– И мы в них станем стрелять, – отвечал Тощий. – Я в армии служил. Я знаю, как с войском сражаться.
– Начнем с судьи, – сказал Чакон.
– Я готов, друг.
Своей небольшой рукой Пис-пис погладил бутылку и ловко откупорил ее.
Глава двадцать восьмая,
где обнаружится, что между птицей и овцой разница все же есть
Почти во всех селеньях близ Серро-де-Паско, да и во всей почти Республике Перу, на лучшие земельные участки изливается дурно пахнущий, дождь общественных построек, и земли эти навеки становятся памятниками надежде. Муниципалитет резервирует их для воображаемых заведение общего пользования. Всякий раз как префект или депутат пообещают школу или медицинский пункт, муниципалитет резервирует участок. Правление и все жители присутствуют на торжественной закладке «первого камня». Второй не закладывается никогда. Самый скромный хутор насчитывает десятки «первых камней»: воображаемые рынки, школы, больницы, ветеринарные лечебницы, шоссе простодушно выставляют единственный свой камень. Вся страна – сплошной первый камень. В Серро-де-Паско, центре департамента, конечно, много больше первых камней, чем в обычных селеньях. Но, как говорится, «никто не знает, кому помогает». У муниципалитета скопилось много заросших травой участков. Такая беззаботность позволила общине ходатайствовать о разрешении вывести свои отощавшие отары на подножья химерических общественных застроек. Муниципалитет, разжалобленный зрелищем несчастных овец, исходивших предсмертной пеной на Уанукской дороге, разрешил временное пользование своими участками, На этом пастбище стада Ранкаса продержались две недели. Когда вся трава кончилась, община испросила разрешения выгонять овец на муниципальныйй стадион. Футбольного поля, где проворные желтые майки забивали голы (4:1) высокомерной уанкайнской сборной, хватило еще на девять Дней. Кончился октябрь.