— Опять ты быстрей всех гайки закрутил, — ворчал старый бригадир Иван Константинович.
— Увлекся… — оправдывался молодой рабочий Боря Барабанов.
— Ты увлекся, а нам потом норму повысят. Ишь, умник!..
— Он просто гаечный ключ неправильно держит. Подучиться ему малость надо, — съехидничал помощник бригадира.
И Баранов пошел учиться. Через несколько лет ученый совет одного технического института собрался по поводу досрочной защиты дипломного проекта.
— Итак, исходя из формулы, выведенной мною, можно ускорить процесс производства в десять раз, — закончил Барабанов и положил указку.
— М-да, это все очень интересно, — встал председатель ученого совета Пал Палыч, — но что-то больно уж ловко у вас получается. Вы, молодой человек, прежде чем лезть в Ломоносовы, попробуйте еще сдать мне спецкурс. А то, я вижу, у вас слишком много свободного времени. Наука — это не спринтерский бег… А может быть, вам в самом деле лучше в бегуны переквалифицироваться?
… Стадион был переполнен. Раздался выстрел. Спортсмены пулей взяли старт. Вперед вырвался бегун в желтой майке — Барабанов. Он, используя свой новый метод бега на короткие дистанции, набирал фантастическую скорость.
— Ты куда разогнался? — хрипел ему сзади спринтер в синей майке. — Я заслуженный мастер спорта, многократный чемпион… А у тебя даже разряда нет… Сбавь темп!.. Сбавь, кому говорят! На пожар, что ли, бежишь?..
Когда Барабанов финишировал первым, чемпион презрительно кивнул в его сторону:
— Ему не спортсменом нужно быть, а пожарником.
… В пожарном депо раздались тревожные звонки.
— Пожар, товарищ начальник! — вбежал в кабинет молодой пожарный Барабанов.
— Ты чего орешь? — спокойно остановил его старшой Иван Ерофеич. — Пожаров никогда не видел? Шуму-то, как в опере…
…В оперном театре давали премьеру. Исполнитель партии Фигаро был настолько расторопен и искрометен на сцене, что сидящий в последнем ряду бригадир Иван Константинович подумал: «Вот мне бы такого в бригаду…» Председатель ученого совета Пал Палыч, сидящий в двадцатом ряду, наклонился к жене и сказал: «Эх, если бы такие парни шли в науку…» «Цены ему на стадионе не было бы», — прошептал про себя бывший чемпион по бегу. А в голове начальника пожарной охраны, восседающего в первом ряду, пронеслась мысль: «С такими способностями только в пожарные».
В программке значилось: «Фигаро — артист Б. Барабанов».
ОБЫВАТЕЛЬ
Неделя, как обычно, началась с понедельника. Сижу я в своем отделе и работаю. Сегодня понедельник, думаю, завтра вторник, а там уже до пятницы недалеко. А в пятницу — аванс! Хорошо!
Настроение, как всегда, бодрое. В помещении светло, тепло, на улице снежок на солнышке блестит. Отчеты с расчетами сходятся. Зубы не болят, гриппа тоже не наблюдается. Что еще человеку, думаю, надо для счастья. А вокруг суетятся мои коллеги. Все чем-то недовольные, друг на друга серчают. Инженер Кротов на инженера Петрова дуется за то, что тот его проект покритиковал. А Петров инженеру Кротову премии за отличную работу простить не может. Вот и переживают, отравляют друг другу нервы. Плановик Лопухов опять строчит в кассу взаимопомощи о материальной помощи, а машинистка студентка-вечерница Зося выбивает себе по телефону голландские сапоги. Я на солнышко смотрю в окно и радуюсь дню, небу, белизне снега. Ни дубленка меня не терзает, ни премия, ни повышение. Тепло, светло, зубы не болят…
Меня шеф вызывает в свой кабинет. Вхожу, здороваюсь, как положено.
— Садитесь, Ванев, — строго говорит.
Вид у него неприступный, авторитетный.
— Не доволен вашей работой, — говорит, — ошибок много допускаете да и вообще пассивны.
Он повертел в руках мой отчет за прошлый месяц.
— Очень много недоработок.
— Правильно, — говорю, — учту и исправлюсь…
— Я с вами не шучу. Придется вас прогрессивки лишить.
— Совершенно с вами согласен. Я сам об этом думал: недостоин ее.
Тут шеф растерялся и странно посмотрел на меня.
— Солнышко какое на улице, — говорю, — хорошо. Мороз и солнце— день чудесный. И зубы не болят — хорошо. Вы на лыжах не катаетесь, очень полезно, — говорю.
— Послушайте, Ванев, вы бросьте дурака валять.
— Постараюсь, — говорю, — а вы зря спортом не занимаетесь, от инфаркта помогает.
— Идите, Ванев, вы свободны.
Ну что ж, на то он и начальник, думаю, чтобы сердиться.
— Хорошо, что я не начальник. Отвечай за каждую ошибку. Требуй со всех, ругай. Свою нервную систему изнашивай, а в результате на тебя еще обижаются. А тут еще начальство сверху за шкирку возьмет. Ну-ка, мол, объясните, так-перетак, что это и почему. Тут и гипертония, и желудок, и инфаркт, и прочие начальственные болезни…
Попрощался я с шефом душевно и вышел. А в отделе жизнь кипит. Телефон нарасхват. Телеграфирует в разные концы комбинации дубленок, дач, диссертаций, подписок на академические издания.
— Ну как, были у шефа? — с выжидательной улыбкой спрашивает Лопухов.
— Очень интересный разговор состоялся, — говорю.
— Ругал? — нетерпеливо спрашивает он.
— Да нет, что вы, — говорю, — насчет лыжных прогулок разговаривали.
— То есть как? — занервничал Лопухов.
— Насчет вас спрашивал, — говорю. — Как Лопухов работает?
Тот аж дугой выгнулся. Глаза у него так и забегали, как квартирные электросчетчики, когда включены одновременно все лампы, телевизор, холодильник и стиральная машина.
— Ну, а я, — говорю, — премию нужно давать Лопухову. Заслуживает.
Лопухов захлопал белесыми ресницами, растерянный.
Сел я на свое место. Ну что, думаю, Лопухов. Натура у него такая от природы. Он, может быть, и думает что-то хорошее сделать, а у него гадости выходят. Любит премии получать, а их ему не дают. А у него семья большая, дочь все никак замуж не выйдет. Вот и пишет анонимки. Его тоже понять нужно. На улице повалил снежок. Хорошо. Зубы тоже не болели, а до конца рабочего дня четыре часа остается. Хорошо. Завтра уже вторник. А вечером по телевизору детектив обещали.
Вижу, меня секретарша-вечерница рассматривает. Чегой-то вдруг она мной залюбовалась. То не здоровалась, а теперь глаза наводит. С женихом, что ль, поссорилась?
— Вот смотрю я на вас, Ванев, — обиженно говорит она, — нет у вас никаких интересов, стремлений, даже каратэ не занимаетесь. Костюм уже третий год подряд носите, портфель с залатанной ручкой. Плащ и пальто носите из ширпотреба. Одним словом, живете как последний обыватель…
Пригляделся я к ней внимательней, а у нее прическа новая и джинсы другие. А никто этого не заметил. Все своими проблемами заняты. А она женщина молодая, нужно как-то к себе внимание обращать. А то так и состаришься незамеченной.
— Как прическа, — говорю, — вам идет, прямо как в журнале иностранных мод, да и джинсы гармонируют.
Она вспыхнула. На лице румянец выступил.
— Да что вы, — засуетилась она, — это так, знакомый парикмахер, он за такую прическу на конкурсе в Париже приз получил. А джинсы вообще пустяк, один дипломат знакомый из Штатов привез…
Она захихикала и затараторила о джинсах, сертификатах, сапогах и прочей дряни.
«Что ж, — думаю, — она женщина. Ее понимать нужно».
Потом в отдел нагрянул шеф и сказал:
— Наряд на овощную базу. Решайте: кому?
Все сразу заохали, закашляли.
— У меня печень больная! — кричит Петров.
— У меня завтра доклад, — оправдывается Кротов.
— У меня семья большая, — захныкал Лопухов.
— У меня сессия на носу, — возмущается Зося-вечерница.
Тогда все посмотрели на меня. У меня все было хорошо. Тепло, светло. На улице снежок шел. Да еще и зубы не болели.
— Хорошо, — говорю, — давайте я пойду.
Все облегченно вздохнули. Люди есть люди, их понимать нужно. Наконец прихожу домой.