— Так не смотри, — пожала я равнодушно плечами.
Ольга вздохнула.
— Я даже представить не могу, что ты чувствуешь, но… жизнь ведь не закончилась! Аврора, ты молодая и красивая женщина, ты ещё можешь быть счастлива! Ты только на секунду подумай, сколько детей оставлены нерадивыми мамашами на произвол судьбы и скольким требуется материнская любовь, и тепло… Ты можешь усыновить или удочерить…
— Нет! — воскликнула я резко, обрывая её на полуслове. — Ты ничего не понимаешь! И ты права, ты даже на секундочку не можешь представить, что я чувствую… Я хочу, чтобы мой ребёнок жил, хочу получить его обратно. Ты говоришь мне уехать…
Я горько рассмеялась, чувствуя солёный привкус во рту — то были мои слёзы.
— Я не предам память моего сына, оставив его здесь одного, в этой земле. И чужого ребёнка мне нужно. Я хочу видеть на фотографиях и в своей жизни лицо своего сына, только своего и ничьего больше. Усыновив кого-то, я вторично убью своего мальчика… И знай, я буду тосковать о своём ребёнке до последнего дня моей жизни.
— Аврора, но ведь боль со временем утихнет и уйдёт… — сдавленным голосом произнесла Ольга, утирая текущие слёзы. — Ты ведь говорила, что с тобой всё нормально, ты справляешься, но оказывается, что нет. Аврора, так ведь нельзя…
Ольгу задела моя боль, потому что она была настолько плотной и осязаемой, что все, кто находился рядом со мной вблизи, ощущали рвущую сердце в клочья тоску. И старались отдалиться от меня. Кому захочется ощущать подавленность, когда в их жизни итак всё хорошо?
— И не говори мне, что я молода и буду ещё счастлива. Может быть, когда-нибудь, я и усыновлю ребёнка, и мне доведётся радоваться ему. Но пока я должна оплакать своего малыша, который ушёл. И никакой другой ребёнок его не заменит. Никогда.
Ольга поднялась, её плечи опустились. Ей тоже было плохо, ведь она так радовалась моему Пашеньке, когда приходила в гости.
— Аврора, не смотря на твою страшную беду, я обязана дать тебе отпуск. В данной ситуации ты не работоспособна. Но это не значит, что ты уволена.
Я хмыкнула, но кивнула. Пока не уволена, прозвучало между строк. Кого она обманывает? Итак всё ясно, что я отработанный материал.
Пусть так. Только Ольга не понимает, что когда я нахожусь один на один со своей болью, у меня ещё больше возникает желание исчезнуть и уйти вслед за своим сыном.
Со мной никто не прощался. Сотрудники сторонились меня, будто я заразная. Даже слухи ходили, будто я могу передать своё несчастье и другим.
Меня не задевало их мнение, пусть думают, что хотят.
И даже Ольга как-то неуклюже и неловко меня обняла, и пожелала удачи.
Удачи? Мне? В чём? Для чего?
Я вышла из офиса и вдохнула полной грудью тяжёлый воздух поздней осени, который пах сыростью, морозом и чем-то горьким. Именно такое же настроение царило у меня внутри.
Опустила понуро голову и поплелась к своей машине, шаркая ногами, словно древняя старуха.
— Мама! Мама! Слышишь? Мамочка!
Я обернулась на голос, но не видела ничего кроме сплошной темноты.
— Мама…
— Паша! Пашенька, где ты?
Я понимаю, что это сон! Другой сон, не такой, как обычно! Я не вижу своего сына, а только слышу его плач и крик, и то, как он зовёт меня.
— Где ты?! — срываюсь на пронзительный крик.
Вокруг меня одна темнота, я не вижу ничего, и это выматывает, лишает последних сил. Сколько я уже в этой темноте? Почему я слышу плач своего ребёнка, но не могу никак найти его?!
— Мама… — раздалось уже где-то далеко.
— Нет! Нет! Вернись!
Я не хочу, чтобы мой сын покинул меня и во сне!
Но я не слышу больше его. Осталась только тёмная пустота.
— Вернись! — закричала, срывая голос, но мой крик утонул в этой тёмной мгле.
— Вернись! — я резко распахнула глаза и подскочила на кровати. Ощутила как меня бьёт крупная дрожь, стучат зубы, а всё тело покрывает противный липкий пот. А по моим щекам текут горячие, словно раскалённая лава, слёзы.
Обняла себя руками и моё тело непроизвольно стало раскачиваться из стороны в сторону.
Я не заметила как начала выть.
Если и есть где-то Ад, то я как раз нахожусь в нём.
Я так и не смогла заснуть ночью. Засыпая, раз за разом я видела один и тот же сон — мой малыш звал меня, и я никак не могла его найти, даже увидеть, потому что вокруг была только беспросветная тьма. Она безмолвно и равнодушно созерцала мою боль и слушала мой пронзительный зов. Но тьме было всё равно. Её не волновало моё горе и крик ребёнка. Равнодушие и холод.
Просыпалась я в крике и холодном поту. Это было невыносимо, больно и страшно. В мою голову начали лезть ужасные мысли, что может моему сыночку плохо «там» без меня… Может, это знак? Только какой знак?