Рис забрал Аластера у медсестры и, казалось, просто знал, как его держать, чтобы малыш мрачно и серьезно наблюдал за всем происходящим, словно понимал гораздо больше, чем пока мог сказать. Гвиневра же плакала все громче, как бы Мистраль ни старался её успокоить.
— Вы никогда не упоминали о наличии серьезной наследственной аллергии, — сказал доктор Хейлис, выглядя при этом рассерженным.
— Дайте мне ее, пожалуйста. Очень важно, чтобы она касалась чего-то естественного, — ответила я.
Думаю, они послали кого-то за другим оборудованием, которое можно было бы использовать с Брилуэн, и дали мне ее подержать на это время. Дочку мне вернули совсем нагой, потому что подгузник тоже был изготовлен из искусственных материалов. Я держала свою голенькую крошку, ощущая крылышки, спускающиеся вдоль её тела. Они выдавались над кожей, ещё не отделились от неё, но не были просто рисунком.
Вряд ли в моих генах были гены фей-крошек, но я знала, что они могут погибнуть в городе, ослабеть и умереть от окружающего металла, пластика и мусора. И я дала ей то единственное, что было абсолютно естественным, повернув малышку и приложив её крохотный бутончик рта к своей груди.
— Она слишком мала, — произнесла одна из медсестер, — и пока не сможет достаточно крепко присосаться, чтобы есть.
Брилуэн выглядела невероятно маленькой на моей налившейся груди, но так крепко схватила сосок, что едва не заставила меня ойкнуть, и это был хороший знак. Я почувствовала, как она начала есть, и это было самое удивительное ощущение. Я смотрела на ее хрупкую шейку, тоненькую как у птички, она жадно глотала, словно не могла насытиться. Из второй груди у меня тоже начало сочиться молоко.