Он вошел в роль. Думал: «Хорошо, что я вовремя спохватился и не показал ей пачку трехрублевок. Черт меня за язык тянул сказать, чтоб никому ни слова! Чуть не проговорился. Теперь она будет раздумывать. Что я натворил!»
Опустив голову, он вышел из сеней. Его понурая фигура раскачивалась на дороге. Минут через десять он был уже в сельсовете и заявил, что видел возле речки труп. Две трехрублевки он отдал тут же.
Было уже совсем темно, когда явился милиционер, и к трупу набежало много народа. Милиционер распорядился труп не трогать до приезда следователя. Назначили двух караульных, но они побоялись оставаться на ночь. Пришлось назначить четырех. Разложили костер, сунули за пояс топоры. Народ не расходился — хотелось потолковать о всяких страшных происшествиях. Сама обстановка требовала этого. Вдруг кто-то крикнул:
— Братцы, ведь это же Седас!
Все всполошились.
— Не может быть! Какой тебе Седас?
— Не знаешь, какой Седас? Прежний панский сыровар!
— Что ты дуришь? Седас уже лет десять как вместе с паном за границу удрал.
— Это я не хуже твоего знаю. А только погляди. Плешивый?
— Ну, мало ли плешивых на свете!
— А присмотрись к лицу, там, где вороны не расклевали.
— Смотрел. А усы? У того усы были стрелками подкручены, а это совсем не Седасовы усы.
— Усы — не голова, их и отрезать можно.
— Но как же он сюда попал?
— Черт его знает! Может, шпионить пришел?
— Шпионить? Ха-ха! Голова с мозгами! Как же это он явится сюда шпионить, когда он здешний и его тут все как облупленного знают.
— Ты что на меня кричишь? Я, что ли, тащил его сюда? Да провались он сквозь землю!
— Этим ты его сейчас не испугаешь. Подумаешь, застращал! Он теперь смелее тебя!
Весть о том, что над речкой сидит убитый Седас, сразу же облетела окрестные села, и народу собралось еще больше. Было уже около полуночи, а народ не расходился. Милиционер уговаривал идти спать, но уговоры эти еще сильнее разжигали любопытство. Люди тщательно разглядывали искаженное лицо Седаса. Теперь уже начали обсуждать подробности:
— Седас-то Седас, но почему же он такой обшарпанный? В старой сермяге... Хуже всякого...
— А может быть, это не Седас? Ты что, метрику его видел? Непременно это должен быть Седас? Мало ли что тебе показалось...
— Как — показалось? Посмотри сам, если глаза есть.
После полуночи стали расходиться. Караульные всю ночь жгли костер и разговаривали.
Молодой человек, который первым увидал убитого Стефана Седаса, был тут же. Он несколько раз рассказывал собравшимся о том, как «сначала почуял смрад, потом гляжу — мертвец! Я даже онемел!» Здесь, среди народа, он чувствовал себя в некоторой степени героем. И в самом деле, ведь это он первый увидал страшную картину! Про найденные деньги он, однако же, не сказал никому ни слова.
На следующий день он с самого утра выехал в поле, и вид у него был такой, будто ни думать, ни говорить об этом событии он больше не желает, так как у него и без того дел много. В этот день он к трупу даже не ходил, тогда как некоторые из его соседей все время пропадали там. Молодой человек вовсе не думал о том, действительно ли убитый — Седас, или это только кое-кому показалось. Он этим не интересовался, у него были более серьезные заботы.
Были ли то догадки или правда, но из уст в уста начали передаваться подробности. Позднее, и очень скоро, Многое из этих разговоров подтвердилось.
Прежде всего кто-то, случайно проходя около бывшего хутора Скуратовича (а это было рядом, за леском; там теперь стояло несколько поселковых хат), увидел, что на том месте, где когда-то росла ветвистая дикая груша, земля была в нескольких местах разрыта заступом. Заступ валялся тут же — сточенный за долгие годы, с отполированной от употребления рукоятью. Было похоже, что люди здесь чего-то искали, что-то выкапывали. Вначале на это не обратили внимания. И правда, мало ли зачем могла быть раскопана земля? Однако потом сам хозяин (тот, кому при разделе хутора достался этот участок) стал недоумевать: что, мол, за лихо, кто это на моем поле ковырялся? Пошли смотреть и нашли несколько втоптанных в землю новеньких трехрублевок. Хотя возле трупа таких кредиток и не было, но ведь молодой человек, который заявил о происшествии, нашел неподалеку на тропинке две такие трехрублевки. Таким образом, намечалась какая-то связь между раскопанной землей и трупом. Приехал следователь и осмотрел это место. Здесь оказалось несколько неглубоких выкопанных ям. Кроме того, земля во многих местах была разрыта, причем все это — только с одной стороны дуплистого пня, уже несколько лет торчавшего на месте дикой груши. Следователь заметил, что здесь орудовали двое: на свежей земле осталось два следа — один от большого сапога, другой от меньшего и более аккуратного. Когда следователь на другой день пришел снова на это место, он отметил еще одну подробность: на грушевом пне, зацепившись за сучок, дрожал на ветру лоскуток серого домотканого сукна. Следователь взял его с собой и пошел к трупу. Оказалось, что лоскуток этот оторван от брюк, которые были на убитом. Значит, человек сидел на этом пне, ибо иначе не мог бы зацепиться за сучок. И, видать, был чем-то встревожен, если так рванулся с пня.