— Не надо, оставь себе, — вздохнула подсолнечная голова. — Сезон проходит, я должен стать перегноем.
— Нет папа, осенью я занесу тебя домой, как и в том году. Все будет хорошо, — Джонатан почти прокричал это, из глаз брызнули слезы.
— Нет сынок, цикл жизни закончен. Мой. А тебе надо идти дальше, на побережье. Там ещё есть вода, идут дожди. Пожалуйста идите с мамой туда.
Джонатан сел на землю и зарыдал в раскрытые ладони. Они тоже покрывались грубой зелёной роговицей. Мальчик так и не сказал отцу о матери. Она принявшая геном их пса, что во время сияния спал перед домом, и однажды ночью погналась за грузовиком. С тех пор Джонатан её не видел. Это случилось почти месяц назад.
— Как хорошо, что черепашка, которую мы тебе подарили была сухопутной. Они очень выносливы. На побережье сынок, иди на побережье.
Подсолнух закрылся кукурузными ветками и обмяк. Джонатан больше не лил воду в сухую землю. Этого страждущего уже было не напоить. На следующее утро мальчик собрал в школьный рюкзак вещи и последний раз позавтракав в стенах родного дома, навсегда покинул его.
* * *
— Нам обязательно мчаться так быстро? И зачем нам заходить в канализацию из элитного района?
Ноикс выворачивал руль машины на каждом повороте как сумасшедший. Салон бедной двенашки принимал от меня удары головой, трещал и грозился развалиться.
— Обязательно Раф! Если пойти к очистным моим путём, это займет слишком много времени. Я уверен они будут заметать следы именно сегодня ночью. И тогда мы вообще ничего не докажем!
— Да кто они?! Что надо доказывать?
Ноикс не ответил. Снова и снова он игнорировал самые главные вопросы. Визг тормозов и машина уткнулась бампером в ограничительные столбы западных ворот элитной зоны. Ноикс выскочил из машины, расталкивая прохожих забежал под козырек пропускного пункта.
— Да объясни уже толком! — плащ на мне сбился и пошел складками, а чтобы пройти инспекцию, нужно привести себя в порядок.
— Позже, Раф, позже! — Ноикс запустил процесс санирования. Он поджал губу, а мне и невдомек почему. Когда сработала сирена, Артем прижался к монитору, истерично гася сигнализацию.
— Обнаружено запрещённое к проносу оружие! — На первом этапе проверку осуществляла программа и утром мы миновали эту директиву без вопросов.
— Ты что не выложил пистолеты?!
— Всего один! — отмахнулся Ноикс. — Павловна, стой!
— Чего тебе, капитан? — на экране появилось пиксельное изображение женского лица в возрасте. — Ты знаешь правила, выложи оружие и иди.
— Павловна, там сейчас будет творится пиздец! Опаздываем!
— Артём, тут тебе не катакомбы, элитный район и все дела. Тем более после твоего утреннего визита пришло три криминальные сводки. Я их итак случайно стёрла. Чего тебе ещё надо?
— По горло нужно пронести пистолет. И я не в квартал, а в канализацию.
— Артем! — строго отрезала программа.
— Павловна, пропусти, я буду год на все твои заявки ездить! — Ноикс явно зашёл с козырей. Программа задумалась.
— Хорошо, только сегодня и только один раз. А потом ты мне весь год должен.
— По рукам! — Артем закопался в кармане. — Тут ещё одна просьба, надо кое-что доставить по адресу.
— Что это? — неожиданно под монитором открылся приемник куда посетители складывали вещи. Ноикс быстро нацарапал на сенсорном мониторе адрес. Из-за его плеча мне не удалось разглядеть какой именно.
— Передай на словах: сегодня ночью, или под утро. По запаху всё поймёшь.
Вот тебе раз. Чем пахнут улики стало интересно даже мне, но визитка Проходимцева быстро исчезла в приемнике. Мы прошли дальше, пробежали один мраморный зал, потом второй. Один вопрос мучил меня с самого начала нашей ночной вылазки, думаю самое время его задать:
— Черви не сожрут нас, если они тебя уже один раз обманули?
— Не сожрут. Я им дорог! — Ноикс перешёл на спринт. — Когда нашёл их, они хотели размножаться и кидали жребий кто будет самкой. Я пообещал им настоящую самку!
— А они не в курсе что черви размножаются делением?
— Нет, и ты молчи! Никто итак не знает, как сдержать их популяцию!
Мы выскочили на очередную площадь. Прямо сейчас в её центре проходил акт умерщвления каких-то мутантов. Куча народа, факелы и яростные крики. Надпись на входе гласила: добро пожаловать на площадь терпимости. Как хорошо, что нам не надо было на нее заходить.