- Ну хоть что-то он любит? - почти с отчаянием вопросил Саша, уже готовясь услышать, как приговор - нет.
- Люююбит - с невыразимым презрением протянул гимнаст и изобразил звук плевка. - нашел, тоже мне, что любить. Он стихи любит.
- Да. - с прискорбием в голосе подтвердил очкарик. - да, это правда. ОН любит стихи.
- Пропал. - обреченно проговорил Саша. - все. Конец. Дальше некуда.
- Действительно- подхватил очкарик, и в голосе его насторожившийся Саня уловил странные нотки. - Действительно, куда мы катимся под руководством человека, который в наш век осмеливается любить стихи? Это же позор. За что их любить? Они не приносят деньги. Они не нужны. Скрипач не нужен...
- Погоди, погоди - вдруг осенило Саню. Его идея была так хороша, что даже увлечение Арнольда перестало быть маразматическим и диковатым. - Ну а ведь все эти знаменитости, ну эти.. супер...
- Забудь это слово - трагическим голосом проговорил очкарик. - здесь нет ему места...
- Ну ладно - не стал спорить Саня. - звезды, короче. Они же тоже на стихи поют... как сказать... песни на стихи... ведь говориться - песни на стихи? Ну так может, Арнольд не совсем того ...
Саня покрутил пальцем у виска. Но робкая его попытка оправдать безумца, который в этом мирке полновластно правил, была разрушена саркастической усмешкой гимнаста.
- Ну ты сказал. - он фыркал от негодования, как кот - не того... как раз он то и того. Кто тебе сказал, что песни на стихи поют? Ты сам то подумай, а потом говори. Если бы все пели на стихи, кто бы их тогда слушать стал? А? То-то и оно-то.
- А на что же они тогда поют? - озадачился Саня. Сложность мира представала ему постепенно во всей своей красе.
- А ни на что. Сидит звездунья с бодуна, и думает, что бы такое назвездить. Потом понимает, что нужно спеть. Чтобы спеть, нужно написать. Вот он берет и пишет.
- Что? - Саню захватило описание процесса творчества.
- А что в голову взбредет. Муси - пуси тра-ля-ля. Три рубля.
- Э, постой - возмутился очкарик. - у тебя рифма есть. Ля-ля рифмуется с рубля. Это уже стихи. Это не годиться. Народу не понравится. Лучше два баран.
- При чем здесь два баран? - теперь возмутился гимнаст, на что очкарик лаконично заметил.
- А при чем тут три рубля?
- Для рифмы.
- Это стихи. Это народ не поймет.
Гимнаст набычился, и Саше показалось, что драка неизбежна. Он пока не знал, что в этом странном обществе любое насилие каралось насилием несравнимо более жестоким. Тем самым и поддерживался мир. Очкарик глумливо ухмылялся. Но гимнаст упрямо продолжил.
- Муси- пуси тра-ля-ля. Два баран. Прохудился сверху кран. Вот и все. Шлягер готов.
- Это не шлягер. - высокомерно заявил очкарик. - Это поэзия. Из за такой песни ты помидоры ненавидеть два года будешь. Даже томат есть перестанешь.
- Почему? - заинтересовался Саня.
- да потому что его ими закидают. Тухлыми, на первом же концерте.
- Ну, брат, это ты загнул. - теперь Саша говорил уже уверенно, ибо он и был тем народом, для которого создавались шлягера. - никто никого тухлыми яйцами и помидорами не закидает. Довольно хорошие стихи, что тут говорить. Кто пишет лучше? Да никто. Если даже и пишут, так пишут, что никто ничего не поймет. Тут, конечно, тоже не очень ясно, при чем здесь баран, но это ничего. Зато весело. Нормалек. Это я вам, как народ, говорю. Можете мотать себе на ус.
Очкарик уставился на Сашу с высоты, даже голову пригнул от интереса и классическим жестом поправил сползающие на вздернутый нос очки.
- Ты что, народ? - спросил он с некоторым сомнением, и Саша важно кивнул головой.
- Да, я народ. Меня они развлекают, и я решаю, кидать в них тухлыми яйцами или платить.
- Грамотно...- очкарик неизвестно отчего развеселился и стал суетливо потирать руки. - очень грамотно. А вот скажи, приходилось ли тебе их закидывать яйцами, как ты говоришь?
- Да нет, зачем мне их закидывать? Для меня же стараются. Пусть себе пляшут. У народа, знаете ли, всегда к юродивым было хорошее отношение.
- Да, да...- рассеянно подтвердил очкарик, думая о чем-то своем. - собор Иванушки блаженного. Он в народ гавном кидался и кричал - Ивашка, царек кровавый!! Да, вот его действительно любили. Да, а вот не кажется ли тебе, что тебя просто надувают? Что ты, вот лично ты, достоин чего-то большего, чем песенки про тра-ля-ля, два баран?
- А чем плохо?- искренне удивился Саня. - поют, не грузят, думать ни о чем не надо. Мне своих проблем хватает, чтобы еще меня и с эстрады грузили. Пусть лошадь думает. У нее голова большая.
Саша замолчал, изучая закуски, которые он, в пылу пожирания черной икры, оставил без внимания - о тут же почувствовал острую досаду. Он знал, что в брюхе днища нет, он это доказал неумеренным потреблением спиртного - но вот оказалось, что для еды днище есть.
- Слышь, мужики- спросил он, скользнув печальным, но затуманенным взглядом по праздничному изобилию. - А меня что здесь делать заставят?
Очкарик не обратил не вопрос никакого внимания, зато гимнаст вдруг оживился.
- То же самое, братишка, что и меня. Куклу. Больше я тебе ничего не скажу, вот что. Это под запретом. Ты, если хочешь, можешь узнать, как здесь свободное время проводят.
- Как? - равнодушно пожал плечами Саня. - как здесь можно проводить свободное время? Да так же, как и везде. Отработал, выпил, упал. Встал, похмелился, отработал. Отработал, выпил, упал. И все. Ну, это, я забыл. Харю кому-нибудь начистил, для этой, для разрядки, жене там, или соседу. Отлично... я тридцать лет этим занимался. Довольно весело.
У гимнаста заблестели глаза, и он радостно ответил.
- Точно. А еще можно ловить лохов из соседнего района и мочить их... а потом из соседнего района к нам на разборки приходят, и тогда метелятся два района за всю масть. Из- за девок тоже дерутся. Да что с них взять... бабье. Кто сильнее, к тому они и липнут. Я пока не проткнул брюхо Кранцу, со мной никто ходить не хотел. Говорили, что ростом не вышел. Кранцу то ничего не было, повалялся месячишко в больнице, а потом вышел вот с такой рожей. Откормился на казенных харчах, гад. Даже спасибо не сказал. Опять какие-то предъявы пошли. Почему ты с моей бабой гуляешь и за жопу ее держишь? А почему бы мне ее не держать, если она уже моя баба? Я и за сиськи ее при всех держу. Моя, что хочу, то и делаю.
- Да уж, это точно - Саньку взгрустнулось. Велеречивый Арнольд наконец-то замолчал, и теперь народ молча отдавал дань искусству местных поваров. Слышалось только сосредоточенное чавканье, постукивание вилок и ложек о тарелки и невнятные из-за набитых ртов просьбы передать то-то и то-то. На нового члена их дружной семьи, как выразился Арнольд, никто не обращал никакого внимания.
- Да уж... - печально продолжил Саня. - сиськи - это прекрасно. Вот я говорю Арнольду этому вашему - если ты хочешь, чтобы я тебе свое подобие делал, то девку дай мне с восьмым, а лучше девятым размером. Иначе даже связываться не буду. Я же себя не на помойке нашел, чтобы прыщиками наслаждаться. Они должны быть такими, чтобы хрен в одной руке...
- Не понял...- ошарашено перебелил его гимнаст. - если у тебя есть такие груди, зачем тебе хрен в одной руке? Ты что, извращенец?
Теперь уже Саня уставился на него с недоумением.
- Какой хрен в одной руке?
- Ты сказал - сиськи висят, я ими наслаждаюсь, держу хрен в одной руке, дрочу. Ты - онанист? А казался конкретным парнем.
- За базар ответишь? - у Саши затряслись руки. Давно его никто так не оскорблял. Самое гнусное, что обида вызрела, как прыщ, на пустом месте - он хотел сказать чисто конкретно "хрен в одной руке удержишь" Но вот как, оказывается, можно переиначивать невинные фразы и как из-за этих невинных фраз вспыхивают войны.
- Я отвечу за базар. - гимнаст смотрел на него, прищурившись, мускулы его казались отлитыми из металла - я хоть кому за базар отвечу. Ты сказал - я стою и дрочу подруге не груди, жаль только, что они у нее маленькие...