Но, как бы то ни было, Снэка эти извращения высоколобых интересовали мало. Он сам себя причислял к исчезнувшему племени экстремалов, людей, которые не могут жить без опьяняющей игры адреналина в крови - ну и женщину свою настроил соответственно. Она могла все - она могла даже то, чего не мог он сам, что иногда Снэка задевало. Утешал он себя тем, что у человека есть голова, именно это головой он создал совершенное произведение мысли - если не сказать искусства, и теперь произведение, как и положено, превзошло своих учителей.
Снек стоял, расслабившись, свесив руки плетьми вдоль выпущенного живота, с трудом переводя дыхание и наслаждаясь солеными каплями, которые растворялись на пересохших губах...
Подружка, которая прекрасно знала, зачем она привела сюда своего повелителя, завела тонкую игру - только за одну эту прелюдии Снэк выложил не одну тысячу единиц!! А таких прелюдий, самых непохожих друг на дружку, у него было несколько десятков. Все, что было накоплено человечеством ради продолжения рода, все быстрые горячие взгляды, все притаившиеся в уголках зовущих губ полуулыбки - все было сейчас весьма артистично и тонко предложено. Конечно, Снэк мог бы и не заметить игру его рабыни - но именно ради этого он сюда и продирался, рискуя своим здоровьем...
Он растер пот по жидким волосикам на груди - он наслаждался своей новой ролью. Сам себе Снэк казался этаким дикарем, который после опасной охоты хочет завладеть наевшейся самкой...
Снэк пошел вперед, чувствуя, как воздух сгущается и становиться все плотнее и плотнее - подружка, бросив быстрый взгляд через плечо, вдруг прыгнула вперед и, балансируя руками, закачалась где-то в полуметре от земли. И опять, опять эти лукавые зовущие взгляды... Снэк и это помнил - уж что-что, а историю он любил. Такая игра должна была выяснить силу претендента на продолжение жизни - если силы после пробежки не оставалось, то и связываться с ним не было смысла.
Снэк усмехнулся - как у них все было сложно. Сколько проблем они себе сами создали, с каким трудом они же сами их и преодолевали. Вот заняться людям было нечем...
Снэк прыгнул на подружку, как тигр на добычу - широко в полете растопырив руки. Подружка метнулась в сторону, и он упал животом на пружинящее антигравитационное поле, потом сел на корточки и прыгнул еще раз. Стоять на антиграве было трудно - ноги, которые ощущали упругую, даже казавшуюся живой и подвижной поверхность, у Снэка почему-то предательски дрожали и подламывались. А если он смотрел вниз и видел темноту в дрожащем мареве, над которой парили его ступни - то не мог себя удержать и просто падал, зажмурившись и широко растопырив руки.
Так что стоять на антиграве он уже давно не пытался, а просто прыгал на подругу словно огромная неуклюжая лягушка. Он традиционно делал три прыжка, потом подружка как бы не успевала убежать - и он, рыча по-первобытному, овладевал теплым, живым и гибким телом.
Именно ради этих минут он и пробирался на стадион, именно ради них болтался на страшной высоте на заборе, рискуя переломать себе кости.
На сей раз он немного изменил традиции - действие антиграва не подавляло жизнедеятельности растений, да и мелких животных тоже, и постепенно на невидимой невооруженным глазом поверхности образовался ковер из каких-то семян, отживших свое листиков, стебельков, насекомых и даже дохлых мышей. Экстрим экстримом, но кувыркаться над землей, видя боковым зрением задравшую вверх лапки мышь - все-таки чересчур.
Так что Снэк слез, брезгливо отряхнул штаны, посмотрел, как по слою висящего над землей мусора проходит волна от движения ждущей его подруги и крикнул ей.
- Мусор скинь с поверхности, балда бестолковая!! Почему ты сама до этого не догадалась, дура....
Конечно, никаких следов обиды на миловидном лице мускуловика Снэк не обнаружил и довольно хмыкнул. Черт возьми, до чего хорошее все-таки изобретение. Та единственная женщина, которую он когда-то поимел и очень гордился этим фактом, требовала к себе исключительно трепетного и уважительного отношения. Совершенно, кстати, незаслуженного. Она не позволила даже хлопнуть себя одобрительно по заднице - а к этому ритуалу Снэк давно привык, и даже не представлял себе близость без звонкого шлепка.
Вспомнив о неудачном опыте, Снэк нахмурился и пошарил в карманах в поисках сигарет. Эта, пожалуй, единственная вредная привычка, которая сохранилась с прошедших веков. И сохранилась она благодаря именно своей бессмысленности. Каждый, кто пробовал затянуться первый раз, удивлялся, что курильщики находят в этой гадости? Чтобы понять, что все-таки они в ней находят, он пробует еще раз и еще, потом, так ничего и не поняв, покупает первую в своей жизни пачку и курит, продолжая недоумевать. Потом оказывается, что без ядовитого и удушливого смрада уже и жить нельзя, что это атрибут как тихих вечеров, так и безумных оргий, необходимый фон и для флирта и для деловых бесед.
И что без него, без этого дыма, нельзя не только чувствовать себя комфортно, но просто банально сосредоточиться. И когда все это приходит в голову экспериментатору, он испытывает страх и стыд. Страх оттого, что теперь всю жизнь придется унизительно зависеть от ядовитой травки, стыд же - оттого, что продолжаешь делать губительное и бессмысленное дело и убеждать себя и всех, что это как минимум приятно.
Так что трубочки, набитые отравой, прекрасно пережили все человеческие катаклизмы, кочевали с материка на материк и продолжали все дело - усердно сокращали жизнь людей.
Снэк свирепо гнал от себя такие мысли - он был, при всем своем стремлении к экстриму, человеком слабовольным. После нескольких неудачных попыток бросить курить он предоставил возможность совершать этот подвиг кому угодно другому, а себя довольно быстро и легко убедил в обратном. Он сказал себе и сам в это поверил, что сигареты - неизбежная расплата за свой опасный образ жизни. Нервы экстремала всегда на пределе, всегда натянуты, как корабельные канаты в бурю и требуют расслабления. И ничто так хорошо не расслабляет издерганного опасностями любителя острых ощущений, как первая крепкая затяжка. Поскольку в день он высаживал пару пачек, а опасностям подвергался где-то раз в неделю, то оправдание было смехотворным, но самого Снэка вполне устраивало.
Он вспомнил, что не курил уже несколько часов и обрадовался - так вот отчего у него сегодня такое плохое настроение!! Теперь проблема вскрыта, а значит, и решена. Он достал портсигар, доставшийся ему по наследству и позволявший предположить, что исчезнувшая цивилизация была не сама примитивная - вытащил сигарету и закурил.
Он очень любил такие моменты - рядом, буквально в пятистах метрах, начинается полный опасностей лес отказников, перед ним, поражая грациозностью, очищает атниграв одно из самых совершенных созданий человеческой мысли... и в середине - он. Смельчак, который не побоялся прийти из сытой и однообразной жизни центра сюда - только для того, чтобы почувствовать в крови бродящий пузырьками веселящего газа адреналин.
Сзади что-то громко хрустнуло. Снэк на всякий случай шагнул поближе к антиграву - подруга его, тоже услышав звук, пружинисто спрыгнула, моментально оказалась рядом и замерла, готовая в любую минуту принять бой.
Снэк знал, что из непроглядной черной стены и иззубренным верхом может появиться что угодно - от брошенного топорика до проламывающего все на своем пути мутанта, которому и названия то еще не придумали, и дрожал от страха. Подруга, робот, ничего такого не знала и знать не могла, поэтому спокойно ждала развития ситуации.
Снэк молился об одном - чтобы то, что рассматривало их, тяжело дыша и всхрапывая, пошло дальше своей дорогой. Правда ли он слышал дыхание или ему показалось, был ли храп храпом или бульканьем собственной мокроты в легких - так и осталось загадкой.
Потому что над лесом вдруг разлился заревом какой-то нездоровый зеленоватый свет, превративший зубчатую черную стену в сложное переплетение ветвей и листьев, мелькнул покрытый шерстью бок с торчащими костяными шипами удирающего в глубину чащи зверя.
Снэк при виде этого бегущего чудовища только рот открыл в беззвучном крике - потом только понял, что орать надо совсем по другой причине. Зеленый свет, придававший и Снэку, и его подруге какой-то мертвенный оттенок, стал сгущаться фактически у Снэека над головой, превращаясь во вращающийся шар, который с каждым оборотом терял яркость и, казалось, приобретал вес.