— Как ты мог? И это называется, лучший друг… — В его глазах появились слёзы.
— Ваня, прости меня ради бога, но тогда я не мог поступить иначе. Тебе была бы «хана». Да и сейчас, если бы мне снова пришлось принимать решение, я бы без сомнения сделал то же самое. Невзирая на то, что ты мне друг и что ты любил её сильно и искренно. Когда любовь и разведка вступают в противоречие, то служба обязана выбрать разведку, ты знаешь.
— Знаю, но от этого знания мне сейчас так тошно, что… А я, подлец, не вспоминал о ней все эти годы — всё некогда было, неудобно, некстати! А вчера вдруг всё так ясно привиделось…
Оба замолчали, не находя больше нужных слов ни в утешение, ни в оправдание.
— А ты знаешь, Вань, она ведь перед уходом написала письмо и просила «Марту» передать его тебе лично, — вспомнил вдруг Дубровин.
— Письмо? Где оно?
— Наверное, в деле — где же ещё ему быть.
— И что же она написала мне тогда?
— Дословно, конечно, не помню. Она сообщает тебе о своей любви и о том, что скучает без тебя.
— Я хочу прочитать его, — упрямо повторил он.
— Надо подумать, — неопределённо пообещал Дубровин.
— Нечего думать. У тебя остались там масса знакомых и друзей. Попроси снять копию — это ведь никакого государственного секрета не представляет!
— Ишь, ты, какой ловкий! — рассмеялся Дубровин. — Надо получить разрешение на поднятие дела из архива. Для этого нужна уважительная причина.
— Как ты, например, — довольно язвительно сказал он.
— Совершенно верно — как я, — серьёзно подтвердил Дубровин.
— Что ж ты не воспитал таких у себя на рабочем месте?
— Почему не воспитал — воспитал. — Дубровин улыбнулся. — Времена в разведке стали другие, Ваня. Ладно, не горюй, постараюсь тебе помочь. Тем более что сам свою вину тут чувствую. Знаешь что, надоела мне эта чайная. Давай зайдём на Новом Арбате в какой-нибудь бар и примем граммчиков по сто коньячку для расширения сосудов. А?
— С утра? Коньяк? Стаканами? — с наигранным испугом и изумлением спросил он.
— А что? — удивился Дубровин, подыгрывая и смешно поднимая кустистые брови.
— Очень хорошо!
Они дружно рассмеялись и пошли на выход.
К «Марте» он смог поехать уже на следующий день.
Она запомнилась ему сухой и сдержанной дамой лет тридцати с манерами, полученными то ли в институте благородных девиц, то ли в женской партшколе, настроенной исключительно на деловой лад и не приемлющей никаких отклонений от заданной линии беседы. Ему устроили с ней одну или две встречи, перед тем как выпустить её в командировку для работы с Тиной, и он сразу понял, что слиться воедино двум стихиям, олицетворяющим огонь и лёд, будет очень и очень трудно, если вообще возможно.
Но начальство было о «Марте» самого высокого мнения, и если судить по результатам её прежней работы, она объективно заслуживала самых лестных характеристик. Однако для работы с Тиной она подходила мало. Агентура вообще склонна привязываться к одному и тому же оперработнику, а агент-женщина — в особенности, тем более что в данном случае оперработник был одновременно и любимым человеком. Сможет ли «Марта», эта воинствующая моралистка, сама никогда не выходившая замуж и, кажется, вообще не знавшая мужчин, понять истинные мотивы сотрудничества с советской разведкой женщины, изменившей своему мужу?
…Дверь в квартиру распахнулась сразу, как только он нажал кнопку звонка — казалось, «Марта», с тех пор как её предупредили, всё время стояла за дверью и ждала его прихода. Вопреки информации Глеба, он нашёл, что за все эти годы она нисколечко не изменилась — та же спокойная, непоколебимая самоуверенность в жестах, в прямой осанке, в собранных в тугой узел волосах, в блеске чёрных цыганских глаз. Она смерила его оценивающим взглядом с головы до ног, кажется, тоже узнала и пригласила войти:
— Прошу.
Они прошли в комнату, служившую вероятно гостиной и столовой, и сели в кресла вокруг журнального столика.
— Кофе? Чай?
— Спасибо, мне чай.
Она бросила в стакан с мельхиоровым подстаканником пакетик «Липтона» и налила кипятку.
— Мне сказали, что вас интересует дело «Стеллы», — не теряя времени начала хозяйка.
— Нет, дело «Стеллы» меня волнует сейчас мало. — Он улыбнулся. — Я хотел бы узнать от вас кое-что о Тине.
— Всё, что я знаю по этому вопросу, я сообщала в Центр, следовательно, в деле «Стелы»…
— Эльвира Харитоновна, — прервал он её, стараясь сдержать накатывающееся раздражение. — Я прекрасно могу представить себе, что содержится в оперативном досье «Стеллы». Я пришёл к вам, в общем-то, как частное лицо к частному, чтобы услышать от вас живое слово очевидца, когда-то общавшегося с Тиной.