— Частное лицо к частному? — удивилась «Марта». — Это за пределами моего понимания. Я имела дело со «Стеллой» как с агентом и, признаюсь, никогда не рассматривала свою работу в службе под таким углом зрения.
— Это всё так, — согласился он, — но мы с вами уже больше не работаем, дело «Стеллы» находится в архиве. Неужели у вас не осталось хоть капельки того, что мы называем особенностями личного общения в процессе решения служебной задачи?
— Иван Алексеевич — вас, кажется, так зовут? — Иван Алексеевич, буду откровенной: я никогда не одобряла служебных романов, а в нашей работе — особенно. Честно говоря, когда я встречалась с Кристиной, я старалась как можно дальше абстрагироваться от того, что вас лично связывало с ней. Мне это просто мешало наладить с ней нормальные рабочие отношения.
— И вам удалось добиться этого?
— Считаю, да. Тем не менее, её неожиданное исчезновение застало меня врасплох.
— Как вы полагаете, что послужило причиной потери «Стеллы»? — Если он хотел хоть что-нибудь узнать от «Марты», ему тоже нужно было придерживаться сухого и делового стиля. Нормальный застольный разговор с хозяйкой дома просто исключался.
— Только не я, — поспешила ответить «Марта». — У нас с ней всё было прекрасно, я всегда шла ей навстречу и делала всё от меня зависящее, чтобы достигнуть наибольшей информационной отдачи.
— Не сомневаюсь. Она когда-нибудь что-нибудь обо мне спрашивала или рассказывала?
— Гмм… Не помню. Если только в связи с работой. Впрочем, однажды она разревелась на встрече, и мне пришлось давать ей успокаивающее. Она сказала, что очень хотела бы вас видеть и просила Центр организовать ей краткосрочную поездку в Москву.
— Вы не припоминаете, когда это было?
— Кажется, накануне её пропажи. Но…
— Что — но? — встрепенулся он в тяжёлом подозрении.
— Видите ли, Иван Алексеевич… плакать она стала с первой встречи, и нам… мне стоило больших усилий сохранять рабочую атмосферу на встречах.
— А вы сообщили об её просьбе в Центр?
— Разумеется.
Сомневаться не приходилось — о пунктуальности «Марты» среди сотрудников службы ходили легенды.
— И что ответил Центр?
— Он рекомендовал разъяснить «Стелле», что вы находитесь в ответственной загранкомандировке.
— И как на это среагировала… Тина?
— Неадекватно. Она заподозрила обман и устроила мне истерику.
— Между прочим, после отзыва из той командировки я два года безвыездно находился в Москве, — сказал он тихо, глядя в глаза «Марте».
— Ну и что? Это ничего не меняет. Центр принципиально отвергал возможность вашего свидания в Москве, и он подыскал для этого удобный «экскъюз». Нормальная практика в нашей работе.
Железной логике Эльвиры Харитоновны трудно было противопоставить что-то равносильное. Действительно, он и сам для пользы дела часто прибегал к подобным уловкам.
Чай давно остыл, но хозяйка не предложила ему горячего. Она сидела перед ним, сложив руки на коленях, и невозмутимо поглядывала на него своими невинными чёрными глазищами.
«Интересно, если бы у неё был муж или любовник, разговаривала бы она со мной сейчас так же холодно?» — подумал он и решил закруглять свой визит.
— Как она выглядела на последней встрече? — спросил он.
— Не помню. Кажется, как всегда — слишком ярко, модно и броско.
— А как у неё складывались отношения с мужем? Она вам не говорила?
— Насколько помню, она его ненавидела. Но общения с ним не избегала — так было удобнее в интересах её сотрудничества с нами.
— Да-да, конечно… Ну, что ж, спасибо за угощение. Мне пора.
— Не стоит благодарности. — «Марта» выпрямилась во весь свой рост и пошла проводить гостя в прихожую.
— Скажите, Эльвира Харитоновна, а вы так и живёте одни? У вас никого нет? — спросил он, уже выйдя на лестничную клетку.
— Мне никто не нужен, и я ни о чём не жалею, — отрезала она довольно зло и закрыла дверь.
— Неправда, дорогуша, ты очень и очень жалеешь, — произнёс он вслух и вызвал лифт.
Ну вот, вспомнил на старости лет! Где же ты был, дорогой, все эти годы? Недосуг было? Конечно, недосуг! Нам всем недосуг — так удобно прятаться за этой железобетонной стеной, пока совесть не проснётся. Совесть… Что это за субстанция такая, которая исчезает в промежутке между юностью и старостью?
Эльвира Харитоновна открыла дверцу лакированного буфета и достала оттуда початую бутылку армянского коньяка и бокал с засохшими на донце золотистыми остатками напитка. Коньяк приятной огненной струйкой пробежал по пищеводу, мгновенно всасываясь в кровь и прочищая мозговые клетки.