Раздался особенно громкий возглас отца Адриана и все начали креститься. Дотрагиваясь рукой до лба, груди, плеч, Лулу думала, как часто приходится притворяться и лгать. И в доме Софьи Осиповны, и в гимназии. Не говорить же, что в кармане спрятан листок, в котором все написано: и про войну, и про то, как народ бедствует… Это Ваня дал, он всегда ей дает такую литературу, даже тайком от товарищей, среди которых многие против ее привлечения к деятельности. Она с благодарностью принимает эти листки и книжки. Так приятно, когда тебя считают достойной, взрослой! Ваня полагает, что Лулу созрела. Он так и говорит: «По-моему, эта девочка созрела для серьезного дела!». Лгать унизительно, но нельзя же выдать Таню, когда она выполняет поручение и не приходит в гимназию или, когда сама Лулу направляется к ней? Софье Осиповне сообщить? Так хочется откровенно поговорить о своих делах с Виконтом, но страшно за него. Он – человек действия, долго разговаривать, как товарищи, не будет. Сделает что-нибудь опасное-преопасное и… с ним случится беда какая-нибудь!!! Б-р-р-р. Мороз по коже от таких мыслей.
Софья Осиповна и господин Петров после ее возвращения не докучают замечаниями, наоборот, всячески стараются угодить, что тоже достаточно противно: господин Петров гладит ее согнутой ладошкой по голове, а Софья Осиповна готовит какое-то желто-серое варево специально: «для обессилевшей детки». Оно до невозможности жирное и сладкое. На счастье, Софья Осиповна ставит «лакомство» на столик и выходит из комнаты, а Лулу удается проскользнуть с чашкой на кухню для его ликвидации. Визит Виконта, видно, произвел впечатление. Ей все время рассказывают, какое райское житье у нее сейчас и в дальнейшем, как довольны будут отец и мать, когда она им станет рассказывать о его подробностях. И в гимназии все устроилось без ее усилий. «Филипп Федотович» – Лулу никогда не думала о нем так – отправился туда без дальнейших напоминаний и, как видно, добился нужного эффекта, обвинив классную даму, не заметившую явных признаков тяжелой лихорадки у дочери полковника Курнакова, в жестокосердии. Именно оно, очевидно, и явилось причиной нервного срыва, который грозил смертельным исходом, если бы не случайная встреча с родственником. Добрый человек отвез потерявшую сознание воспитанницу берберовской гимназии к врачу и, после ее возвращения к жизни, торжественно препроводил в пенаты на Береговой со словами благодарности за постоянную заботу, обращенные к нему, Филиппу Федотовичу. На робкие попытки классной напомнить абсолютную солидарность с ней, проявленную нынешним обвинителем в прошлый визит, господин Петров выказал желание немедленно отправиться к госпоже начальнице и сообщить о том, как бессовестно его ввели в заблуждение и попытались сделать орудием наказания ни в чем не виноватой девицы. Дома он неоднократно со смаком описывал свою победу и исказившиеся при его угрозах лица «мадамок», – он им еще и отцу на фронт пообещал написать. Дальше, как правило, следовали одобрительные оценки Виконта: хваткий, прыткий молодой человек и прочее в господинпетровском духе, почему-то с прибавлением к его имени непонятных слов – селадон и ловелас и неизменным «хе-хе». В этом месте Лулу особенно не нравился его тон, и она поспешно уходила к себе. Естественно, при новом положении дел никто ее не беспокоил.
Сама она старалась поменьше думать о Виконте. Вот поедет она летом в Раздольное… А пока – ни за что! На один день ни ей туда, ни ему сюда лучше не приезжать. А то, после таких встреч, она начинает скучать еще больше. Молебен закончился, и измученные люди медленно начали вытекать из ворот Собора на улицу.
Классная дама замахала платком, созывая «девиц». Зачем? Неужели… Да, опасения оправдались: надо отсидеть еще два урока в гимназии. Последнее время приветствуется, когда дети, молодежь не болтаются свободно по улицам, а находятся на глазах у воспитателей и педагогов. Уж лучше было бы до молебна пойти на занятия. Но делать нечего.
Под руку Лулу подлезла Леля и обняла за талию. Как выяснилось, Лулу вовсе не любит, когда к ней липнут. Но если сказать, Леля обидится, она осыпает ее поцелуями при встречах и расставаниях. Лулу привыкла все примерять на себя, и сейчас представила очень ясно, вот если бы она решилась обнять кого-нибудь при встрече или на прощание, а тот человек сказал бы: «не лезь, мне неприятно», или еще что-нибудь в том же духе? Ее обдала волна холода, стыда и страха, она зажмурилась, а потом прикрыла без того закрытые глаза еще и ладонями. Придя в себя, ответила Леле поцелуем и тоже обняла за талию.
– Как я неожиданно, да? Ты испугалась, Аля? Заметила, какое платье было на Луниной из шестого? Не форма, а такое, с прошвами и пелеринкой, она с мамой к директрисе на прием приходила…
Лулу тоже понравилось. Они почти всегда с Лелей сходились во мнениях насчет нарядов. Это была едва ли не единственная тема, на которую они болтали. Впрочем, еще балет, который Леля любила и даже брала частные уроки танцев помимо гимназии. Лулу пыталась навзначай расспрашивать ее о жизни до приезда в Ростов, о белокалитвенских знакомых, но ничего интересного не обнаружилось. Все же у Лулу существовал секрет, которым она была связана с новенькой, хотя последняя и не догадывалась об этом. Леля собиралась пригласить ее в гости в дачный домик, оставшийся в станице. Очень веский повод попросить проводить и встретить себя… Именно ради осуществления заветной мечты, Лулу стремилась терпеть эту, вроде бы, дружбу.
– Таня, Таня! – позвала она, завидев подругу, выходящую из ворот. Та, очевидно, не слышала и не откликнулась.
– Зачем ее звать? Придет, начнутся разговоры о занятиях, книгах, всякой скукоте… Тебе ведь только со мной одной не скучно, правда?
– Поговорим лучше о Лунинских пелеринках, – улыбнулась Лулу, но Леля вовсе не желала оставлять Таню в покое.
– Ну, зачем, зачем она тебе? Ты думаешь, я не поняла, Алечка, в чем у вас дело, как только пришла?
Лулу насторожилась. Откуда? И что отвечать Леле? Но, к счастью, Леля продолжала совсем не о том, чего она боялась:
– Тебе по настоящему подходит Тата, но она зазнайка и не захотела сразу подружиться, и ты тоже, извини, извини, Алечка, зазнаечка почище Татушки. Поэтому ты назло ей стала ходить с Таней, но теперь ведь я с тобой! И я, – танцуй,– все-все устроила! – Она очередной раз чмокнула Лулу в щеку и торжественно произнесла:
– Лаврова совсем не сердится и приглашает на именины сестры. Тебя персонально! Видишь, как я здорово все уладила? Аленок?
Лулу вскинула на Юдину непонимающие глаза. Она что, издевается? Непохоже!
– Ты пойдешь, к Лавровой в гости?
– Конечно. Я уже была один раз. У них такая мебель, посуда! С ума можно сойти! Все такое красивое, что хозяйка – самая неприглядная. Правда, Татка – некрасивая? Этот нос… И одевается, богато, но нелепо!
– Что же из этого похода в гости получится? Ты придешь, – Лулу делает резкий реверанс, – здравствуйте, я считаю тебя очень некрасивой и пришла посмотреть, насколько ты хуже своей собственной мебели!
Леля непонимающе хлопает круглыми глазами. Они у нее немного навыкате и, когда она ими моргает, впечатление, как будто две створки проходят по мячику. Эх, когда Лулу зла на кого-нибудь, она может так обидеть человека! И… прощай мечта о поездке в летний домик с провожатым. Лулу, буквально скрипнув зубами, извинилась перед Лелей, подбежала к Татьяне и схватила ее за руку.
– Ай!– вскрикнула от неожиданности Таня.
– Татьяна! Если ты еще один раз от меня отойдешь, я отучусь вести любые разговоры, кроме дурацких!
– Ну, тебя, Шура! – Таня засмеялась, но тут же посерьезнела. – Знаешь, я не вернусь сейчас в гимназию, дома дела, сама понима-ешь…
– Понимаю! – У Лулу загорелись глаза. – Скажу, зуб заболел, пошла к доктору. Это не ложь,– быстро добавила она, – у тебя ведь действительно вчера болел.
Таня кивает и уходит. Без нее Лулу плохо сидеть, скучно. Но на призывы Лели она дипломатично не отвечает, якобы, рассеянно не замечая их. Может быть, она и неправа, но ей надо «перекипеть». Однако время проходит не так уж медленно, тем более, что Лулу спрашивают на обоих уроках – отлично и по арифметике, и по истории, удача! Действительно, только взяться. Лулу с ликованием понеслась по лестнице.