Их сломили последние дни и толкнули на этот шаг. То, что потом они были убиты вместе со всеми другими, в какой-то степени подтверждает это предположение.
При мимолетных встречах в те дни со многими знакомыми и друзьями я всегда невольно вспоминаю рассказ моего друга, серба Ратки Живадиновича, слышанный мной в Вене, и последние слова этого рассказа: «Отлетела душа». Рассказ настолько характерный и интересный для понимания массового психоза, что привожу его целиком.
— Через несколько дней после первого удара по Югославии, — рассказывал Ратко, — несколько рот 2-го Железного полка Югославской армии, так же без руля и без ветрил, как и многие, бродили по Сербии. 2-ой Железный был одним из лучших полков армии, в скитаниях не пошатнулась дисциплина, не было заметно никаких следов разложения.
Однажды отряд — это было около восьмисот человек — остановился на горной дороге на привал. Остановился, как полагается воинской части в боевой обстановке: выставили во все стороны патрули и заставы, оружие в полной готовности — враг мог появиться с любой стороны и неожиданно. Солдаты расположились по обочинам дороги, готовить пищу, офицеры собрались небольшими группами, чтобы обсудить положение.
Вдруг из леса, километрах в трех от расположения части, появился мотоциклист, с большой быстротой едущий по направлению к отряду. Ближе, ближе, все смотрят в его сторону и вдруг узнают — немец. Вот уж он в нескольких сотнях метрах, виден уже совсем отчетливо зеленый плащ, каска на голове и автомат на груди… Еще ближе. Не сбавляя скорости, подъехал к нам и, лавируя между стоящими на дороге солдатами и офицерами, проехал вдоль всей части. Минута, и он уже скрылся за поворотом дороги…
Ни один человек не пошевелил пальцем… Можешь ты понять этот психологический шок? — заключает свой рассказ Ратко. Не подлежит никакому сомнению: появись на горизонте большая немецкая часть, открой она огонь по отряду, и солдаты и офицеры оказали бы героическое сопротивление и дрались бы с ожесточением. А вот проехал один человек на мотоциклете, и как будто бы душу вынул, разложил несколько сот человек в течение двух минут.
На отряд этот, конечно, нужно было поставить как на боевую часть — крест. Оно так и произошло: через несколько дней он рассыпался на небольшие группы, а те растаяли совсем… Душа отлетела, друг мой, и это самое страшное, что может произойти с делом.
Отлетела душа. Можно задаться вопросом: ну, а что было бы, если бы не отлетела? Трудно сказать, как развивались бы события, если бы первая дивизия из Праги устремилась не на юг, а прямо на восток, навстречу дивизиям маршала Конева. Или если бы она, не сворачивая на Прагу, соединилась бы где-то в Австрии с остальными частями Движения и вместе с ними прорвалась действительно на Балканы?
Трудно сказать, может быть, это действительно только затянуло бы агонию, может быть, был бы какой-нибудь другой результат. Исключая момент политический, а он был главным шансом и единственной надеждой Движения на успех, вооруженных сил Освободительной армии было бы достаточно, чтобы очистить Югославию и от частей Красной Армии, и от партизан Тито. 80 тысяч четников Драже Михайловича, части генерала Недича и Дмитрия Лётича превращались бы автоматически в национальную армию независимого государства Югославии. И если под натиском сил Коминтерна смогла отстоять свою свободу Греция, то почему не отстояла бы ее для себя более сильная Югославия. А оттуда недалек путь и до южных областей России…
Объективности ради нужно признать, что для первых шагов Движения последние дни войны были самыми невыгодными днями. Кончалась многолетняя и тяжелая война. Красная Армия, как и весь народ, была в ожидании эволюции советского строя в сторону демократических свобод, в сторону «послабления», как определяли эту эволюцию солдаты и офицеры, переходившие до последних дней на эту сторону. Переходившие только потому и переходили, что в «послабление» не верили…
При подведении итогов вполне естественно напрашивается вопрос — если было уже слишком поздно, если было уж очень мало надежд на успех, стоило ли начинать всё дело в целом. Не напрасно ли принесено столько жертв. Нельзя ли было бы их избежать, если бы Освободительного Движения не было вообще?
Начинать или не начинать дело было нельзя, этого никто не решал и никто его к жизни не вызывал — оно началось само по себе в тысячах разных мест в первые же дни вторжения немецких армий в Россию. Начавшее формироваться потом, после опубликования Манифеста, начавшее принимать организационные формы Движение было только завершением тех процессов, которые начались в первые дни войны и появление которых обусловлено и вызвано самим советским строем.
У Движения последнего периода его жизни, после 14 ноября 1944 года, есть свои бесспорные заслуги и перед русским народом, и, об этом можно будет сказать позднее, но мы надеемся, что и перед всем свободным демократическим миром. Перед народом, потому что за последние, особенно тяжелые месяцы, удалось облегчить судьбу русских людей как в самой Германии, так и в странах ей союзных, удалось спасти многие тысячи человеческих жизней как военнопленных, так и рабочих.
Движению удалось помешать немцам использовать русский антибольшевизм в своих немецких интересах в таких масштабах, в каких они использовать его могли и в каких использовали в первые месяцы войны. Активным антибольшевикам, каких немало было в России и раньше, а сейчас стало бесспорно еще больше, Движение дало в руки идейное оружие, назвало идеалы и цели, к которым нужно стремиться в борьбе за освобождение народа.
Заслуги перед человечеством больше. Представить только на момент, что русский антибольшевизм никак не обнаружил себя и не проявил во время минувшей войны, представить, что народ, как один человек, стеной стал бы за советским правительством и шел с ним до дня победы, представить, что, не поддержанные морально, не подкрепленные в правоте своих антикоммунистических убеждений, русские люди, оказавшиеся в Европе, по первому зову Сталина вернулись бы к нему, а это могло произойти, если бы не было такого фактора, как организованное Движение.
Представить всё это — и становится ясным, что было бы тогда. Дело не в том, что всех вернувшихся советские власти распределили бы по братским могилам, концлагерям и штрафным батальонам, а в том, что никто не имел бы никаких оснований, никакого права утверждать, что русский народ враг коммунизма, что преступления вождей Коминтерна не являются преступлениями русского народа, что коммунизм и русский народ не одно и то же, что ставить знак равенства между Россией и СССР нельзя. А в разделении этих двух понятий, в противопоставлении их — коммунистической власти и антикоммунистического народа — и лежит ключ к решению вопроса о ближайших судьбах мира. Таким образом Движение и принесенные им жертвы имеют больше значения для будущего, чем они смогли достигнуть в прошлом.
Формы борьбы русского народа с властью менялись много раз — была гражданская война, и заговоры, и восстания, и пассивное сопротивление, и невозвращенство, и внутренняя эмиграция — эти формы будут меняться и впредь, в зависимости от обстоятельств данного этапа борьбы.
В годы минувшей войны сопротивление и протест народа приняли формы, единственно тогда возможные, — Освободительного Движения. Обвинять в этом участников его — значит отказывать народу в праве на антикоммунизм. Но именно народу, а не участникам Движения, которое с большим правом может претендовать на представительство народа, хотя бы по своей численности, несравненно большей, чем численность любой другой группы сопротивления в прошлом.
В Кронштадтском восстании или крестьянских восстаниях Сибири участвовало меньше людей, однако мы с правом считаем их показателями настроений нашей страны. На следующем этапе — послевоенном, антибольшевистские силы находят другие пути и возможности, и так будет до тех пор, пока русский народ не уберет со своего пути узурпаторов власти, заслоняющих от него свободу, на которую наш народ имеет такое же право, как и все другие народы мира.
8 мая с небольшой группой русских эмигрантов и сотрудников комитетских учреждений, задержавшихся в Праге, я перешел фронт и попал в баварский городок Фюрт, в шести километрах от чешской границы, недавно занятый американцами. Городок небольшой, как высокой стеной обнесенный со всех сторон лесом. В лесу бродят еще эсэсовцы, которые никак не хотят сдаваться и время от времени из минометов бросают две-три мины в город, исполняя последний «долг» перед фюрером и отечеством.