— Ты ж там теперь побывал… — протянул Берес. — Я понял. И что ты хочешь?
Актаур изложил план — он хотел захватить Парящий город.
Но он не учел коварства собственной жены.
И через несколько часов Берес наблюдал, как Прекраснейшая супруга Актаура сначала притаскивает в усадьбу дива Урахана ту самую белянку, наделавшую столько дел, а затем и вовсе бьет собственного мужа так, что Актаур на несколько минут отключается.
— Вот же безумная баба! — себе под нос пробурчал он, глядя как Цадик пинает тело Актаура, а затем вступает в перепалку с дивом Ураханом.
Наблюдал он это с крыши усадьбы — туда его доставили летающие девушки. В город они прошли все вместе всё по той же табличке для склада дани. Див Урахан до мелочей вроде смены пароля не опускался, полагая себя бессмертным, за что и поплатился.
Но перед этим едва не убил Актаура и, похоже, серьезно навредил его жене — это Берес слушал с не меньшим удивлением, что и сын белянки — сын Актаура.
— И когда только успел? Я-то думал, он впервые ее увидел там, на рынке… А у них сын, оказывается… — бурчал он себе под нос, не в силах остановить речь.
Актаур подхватил свою последнюю живую супругу на руки, и исчез вместе с ней и ребенком.
А Берес остался в Парящем городе. И уже вскоре прикручивал к дыбе самого дива Урахана. Он не сомневался, что Актаур вернется за своим — и стребует со старого правителя города все долги.
Глава 67
Актаур стоял и ждал.
А я сомневалась.
Ну что хорошего я видела в том мире? Сплошные похищения и принуждения к если не к браку, то к рождению детей. Как будто там больше женщин не осталось!
Хотя нет. Было и хорошее — и ребенок, и приключения, реальнее настоящей жизни, и магия. И даже прекрасная проведенная вместе ночь.
Которая, как Актаур говорит, имела самые далекоидущие последствия. А своих детей я никогда не смогу оставить.
— Может есть какой-то способ переместить вас сюда? — я все же попыталась отстоять свой мир.
Ответа не последовало.
Вместо этого Актаур как будто стал менее цветным и потерял резкость — словно на камере съехала четкость или объектив заляпало жиром и пылью. Но он упрямо продолжал стоять, отдавая последние силы и дожидаясь моего решения.
Сердце заколотилось у меня даже не в груди, а в горле. Дышать стало неимоверно тяжело. Если он сейчас исчезнет, то больше ведь не вернется!
Актаур и так сколько раз жертвовал собой ради меня — и тогда, в домишке Жарана, и когда вытащил с Парящего города, и в логове культистов. И теперь — он ведь идет против обычаев своей страны, против того, чему его учили: что женщина не может сама делать выбор, что не может выбирать и должна подчиняться решению мужа или отца.
А он предлагает мне самой решить.
Как это отличается от его поведения на рынке, когда он меня увидел — и захотел купить! Он проделал такой большой путь — и не только по нехоженным тропам, но и в собственной душе.
Я же как была упрямой ослицей, так и осталась.
Актаур стал еще прозрачнее, еще более плоским и как будто подернутым сепией. Даже камень в ладони перестал отбрасывать блики.
Зато мир стал более цветным и обрел запахи и звуки, потеряв пепельную серость, так поразившую меня, едва я проснулась в самолете. Где-то на горизонте зрения вновь возник жирный турист с потными подмышками. Если я буду сомневаться еще хоть сколько-то, то окончательно останусь здесь, а что будет с Актауром и детьми — никогда не узнаю. Для меня они все равно что умрут. И я для них.
И я вцепилась в ладонь Актаура, как утопающий цепляется за соломинку, в последней надежде не задохнуться и не уйти на дно.
— Хорошо, я согласна. Согласна!
Ладонь Актаура оказалась горячей и твердой, и он тут же принял меня в объятия, а затем подхватил на руки и сделал шаг вперед, в неизвестность.
На ленте прибывших грузов еще долго кружился так никем и не забранный чемодан.
За прошедшие двадцать лет Ольга сильно изменилась — И Актаур это замечал, каждый раз радуясь.
Беременность близнецами протекала еще в теле ай-нуурки Олленары, но затем, едва только Ольга произвела на свет мальчика и девочку, как принялась расти и изменяться.
Сколько он тогда наслушался в свой адрес — и притащил в этот мир, и убедил в остаться, и вообще! Что “вообще” — Ольга никогда не уточняла, но видимо это было какое-то страшное проклятие из ее родного мира. А он только слушал и радовался — ведь иной он ее и не видел.
Зато теперь ее тело выглядело так же, как и душа, совпадая и по форме, и по размерам. Что пошло ей весьма на пользу — она перестала сетовать на неудобство, и со всей живостью своего характера принялась обустраивать сначала их дом, а затем и город для собственного удобства и по привычному ей вкусу.