Старая Епраксия и ее пожилой сын
Старая Епраксия чистит картошку и говорит. Говорит она безмолвно. Свои заботы и желания она вверяет чугунной сковородке, ножу, мясорубке, своим искривленным ногтям.
— Апла[36],— произносит сын Епраксии. Она оглядывается, но ничего не говорит. Сын Епраксии подходит к матери, садится напротив. Ему сорок пять лет. Он худой, с седыми волосами и торчащими скулами.
— Апла, — стонет он, — несчастный я человек… Епраксия не раз слышала эти утомительные жалобы, но сердце ее снова сжимается.
— Да, сынок, у нас вся семья несчастная, да…
— Жизнь прошла, апла…
— Что ты, сынок, ну что такое сорок пять лет? — наверное, в который уже раз говорит Епраксия.
— Нет, невезучий я…
Он собирает со стола крошки сухарей и бросает в рот.
— Ни детства, ни молодости, — говорит он жуя. — А потом еще эта болезнь… Все напасти на мою голову. Э-э-х, апла… А первая моя беда — отец был пьяница… Бил меня, ругал на чем свет стоит… Чего только я не вынес!
— В каждой семье свои горести, — говорит Епраксия, — ты по виду не суди.
— Нет, апла. У меня другое… Ни детства я не видел, ни молодости, ни семьи. Ну ничего, совсем ничего.
Пожилой сын Епраксии начинает волноваться, тягостные мысли лезут ему в голову.
— Моя жизнь ни с чем не сравнится, нет. Да еще эта болезнь, — он кладет руку на грудь. — Если бы я умер в семнадцать лет, было бы лучше…
— Считай, что тебя тоже взяли на войну и там… — Епраксия не договаривает.
— Это, пожалуй что, верно, — успокаивается сын Епраксии, на душе у него делается как-то легче, он даже веселеет.
— Сколько народу погибло, правда? Скажем, и я там умер… А это моя вторая жизнь… Настоящая находка, да, апла?
— Конечно, сынок.
Сын Епраксии заметно оживляется, как будто в самом деле нашел вторую жизнь.
Мясорубка визжит, стол скрипит.
Мать и сын долгое время молчат. Сын Епраксии задумывается и снова мрачнеет.
— Не надо было тебе выходить за отца, апла… Вот откуда все наши беды. Не обмозговала ты это дело. Ну, скажи, зачем пошла за него, зачем? — вновь распаляется он.
— Почем я знаю. Я не хотела, сестры заставили. Что я могла поделать? Беспомощная сирота.
— Нет, сплоховала ты, чего уж там, — перебивает он ее.
— Приезжал он на фаэтонах вместе с зурначи, играли под нашими окнами, из револьверов стреляли в воздух… Проходу он мне не давал, — рассказывала старая Епраксия, и голос ее доносился откуда-то издалека, оттуда, где сейчас находились ее мысли.
— А ты бы о детях подумала.
— Теперь уж поздно говорить об этом, сынок, ни к чему… Отец давно умер, ушел от нас…
— А потом эта болезнь меня настигла… и заперла на десять лет дома, — продолжает сын.
У Епраксии в горле застревает комок.
— А ты считай, что десять лет просидел в тюрьме. Сколько пересидело народу!.. Дело житейское…
Пожилой сын Епраксии вновь смягчается.
— Значит, в тюрьме, говоришь? Почему бы и нет… Положим, десять лет провел в тюрьме, — произносит он и снова впадает в задумчивость.
— Нет, не надо было тебе за отца выходить. С того все и началось. Совсем ты обо мне не подумала, ну нисколечки.
Пожилой сын Епраксии возвращается в свою комнату. А старая Епраксия продолжает возиться на кухне. Мысли ее далеко. Ей вспоминается тот день, когда она отправилась с женихом в церковь, да еще шумное солнечное воскресенье, когда на фаэтонах повезли крестить сына в далекую горную церковь. А потом она представляет тот час, когда ее повезут на городское кладбище. Отдохнет, забудет обо всем. И вдруг ей кажется, что все это — и муж, и фаэтоны, и недавний разговор все же не исчезнет. Все это будет, останется навечно… Только вот на этой стороне, а сама она будет на той. И что все это останется в памяти мира.
Подушка Алексана
Мы жили в подвальном помещении, а на штанах моих вечно красовались заплатки.
Мой дядя Алексан жил на втором этаже, и все в их комнате было мягкое, пушистое.
Когда у нас нечего было есть, я поднимался к дяде… Дождя самого не видать было, но земля была мокрая, и в лужах то и дело возникали маленькие лунки. Наше жилье совсем затопило, в нашей комнате шипел-фырчал примус, и моя матушка сидела возле стола пригорюнившись. Самая печальная штука на свете — голос примуса дождливым вечером.