Мы с Джоан расстелили на полу два матраса. Салли легла, сжимая свой огромный живот и качая его, как ребенка.
– Тиффани, – позвала она слабо. – Тиффани.
– Да. – Я прижимала к ее лбу фланелевую салфетку, смоченную в воде.
– Больно – о-о-о-о-о-о-О-О-О-О-О-У-У-У-У!!! Больно.
– Знаю, но теперь уже недолго, Салли. Ты такая молодчина.
– Я не молодчина. Нет. Это ужасно. Я, я… Вдруг она начала молотить руками, словно в буквальном смысле сошла с ума, глаза у нее вращались, а из горла вырывались нечеловеческие звуки.
– Тиффани, я хочу, чтобы ты ушла! – вдруг рявкнула она. – Я хочу остаться одна. Я хочу, чтобы ты исчезла. Ты слышишь? Исчезни!
Что? Сейчас?
– Ты хочешь, чтобы я ушла? – спросила я.
– Да, да. Хочу, чтобы ты убралась. Убирайся к черту. К черту! К черту! К черту. Вот так. У-У-У-У-У-Х-Х-Х!
– Ладно, я уберусь, – сказала я, направляясь к выходу из бокса и отмечая про себя, что первый раз слышу, чтобы она ругалась. – Смотри, я ухожу.
Она хочет остаться одна. Она хочет сразиться с болью один на один. Я читала об этом в одной из книг. Я раздвинула занавески и приготовилась выйти.
– ТИФФАНИ, ВЕРНИСЬ! – крикнула она. – Куда ты уходишь? Не оставляй меня одну! – завывала она. – ВЕРНИСЬ! Вернись сейчас же!
– Я здесь, – сказала я. – Все в порядке.
О господи, она ведет себя так странно. Совсем непонятно. Я не знала, что делать. Я посмотрела на Джоан, но она только улыбалась мне успокаивающе, приложив указательный палец к губам.
– Я не хочу, чтобы ты оставляла меня одну, Тиффани, – пробормотала Салли, когда боль немного отпустила, давая ей передышку.
Затем все началось снова, схватки теперь следовали через несколько секунд, и на нее накатывалась одна волна боли за другой.
– О-о-о-о-о-о-о-О-О-О-О-У-У-У-У-У! А-а-а-а-А-А-А-А-А-А!.. Помогите мне кто-нибудь! Помогите! О господи! О боже! О-О-О-О-О-У-У-У-У!
Вдруг она приподнялась, схватила меня за плечи, прижалась головой к ключице и сжала, словно тисками. Джоан пододвинула под нее матрас и встала на колени, опираясь руками о пол.
– Ребенок идет, – сказала она. – Я вижу его головку. Темечко. А теперь снова тужьтесь, Салли. Тужьтесь. Вот так! Еще! Вы все правильно делаете.
Я держала Салли под руки, когда она тужилась, яростно ревя с началом каждого спазма.
– А-А-А-А-А-Х-Х-Х-Х!!!
– Выходит, – сказала Джоан.
– О господи, о господи!!!
– Головка почти вышла, теперь недолго.
– О-О-О-О-О-У-У-У-У!
– Вот так, Салли, – сказала Джоан снова. – Молодчина! Молодчина! Тужься еще. Дыши глубже.
– О-О-О-О-О-У-У-У-У! О-О-О-О-О-Х-Х-Х-Х!
– Вот так! А теперь еще раз!
– А-А-А-А-А-Х-Х-Х-Х!!!
– Хорошо, Салли! Еще чуть-чуть. Ребенок выходит, он почти уже здесь…
– А-А-А-А-И-И-И-И-И-И-И!!!
– Плечики вышли. Еще раз ту ж…
Вдруг раздалось хлюпанье, и затем свист! и брызги! и краем глаза я увидела, как белые руки Джоан ухватили ребенка Салли. Все. Салли повалилась на матрас с тихим стоном, ноги у нее оставались расставленными, по лицу текли слезы. Слезы текли и у меня по лицу. Затем Джоан обрезала пуповину, наскоро обтерла этот маленький комочек, затем положила окровавленного ребенка в руки матери. И когда Салли первый раз покачала свое дитя, прижимая его к груди, выражение глубокого удивления отразилось на ее залитом слезами лице. Потом она взглянула на ребенка, взглянула на меня, откинула голову и засмеялась.
Продолжение мая
– Ланселот, – сказала Салли, слегка приподнявшись с подушки.
– Лео, – ответила я.
– Луи, – предположила она. – Мне нравятся иностранные имена.
– Тогда как насчет Людвига?
Она осторожно приподняла сосущего ребенка и погладила его пальцем по щеке.
– Ллуэллин, – произнесла она вдруг с улыбкой.
– А если Лори? – предложила я. – А уменьшительное Ли. Или можно взять «Ли» полным именем.
– Я не знаю, Тиффани, – вздохнула она. – Еще есть время подумать. Но как невероятно! – воскликнула она. – Медсестра, которая делала мне УЗИ, сказала, что точно будет девочка!
– Ну, техника не всесильна. Потому что Лерой явно парень.
– Да, – сказала она, крепко прижимая его с восторженной улыбкой, – он прелестный мальчишка. Мне придется перекрасить детскую, – добавила она, рассмеявшись, – и вряд ли ему захочется одеваться во все эти розовые платьица, да, дорогой?
Но что это? То ли у меня разыгралось воображение, то ли ребенок действительно мигнул в знак согласия. Я взглянула на ярко раскрашенных, весело прыгающих овечек на стене, затем подняла глаза на часы. Было четыре часа утра – прошел час, как мы покинули родильный бокс. Вдруг ребенок выпустил изо рта крупный, как слива, сосок Салли. Похоже, он насытился.