Тепловоз этот ждут на детской дороге давно. Взрослые железные дороги, ну хотя бы та, что проходит мимо станции Березки, уже забыла, что такое дым на путях, пар, угольная пыль, искры из трубы — одним словом, что такое старичок паровичок.
Начальник ДЖД Кущин давным-давно добивается для детской дороги тепловоза. Но человек он скромный, тихий. Говорит он голосом негромким, настаивать, требовать или, как некоторые люди, кричать он совсем не умеет.
Однако Кущин специально ездил в Министерство путей сообщения и убеждал там:
— Мы же учим будущих железнодорожников, которые паровоз разве что в музее увидят. Что ж это, товарищи, получается? Учим будущих тепловозников и электровозников на паровых машинах составы водить! Это все равно, что шоферов обучать водить автомобиль на бричке с конем.
Правильные слова. Но произносил их Кущин как-то без выражения. А говорят, тон делает музыку. Важно не только то, что сказано, а и то, как сказано.
— Правильно, — отвечали Кущину, — только тепловозов для детской дороги пока нет. Надо подождать.
Кущин — человек тихий — ждал. А Поликарп Филиппович ждать не захотел.
Он человек стремительный, смелый. Был с ним такой случай.
Однажды Кныш гулял с Минькой возле станции Березки, а там с железнодорожной платформы сгружали большие трубы. Одна из труб, не удержавшись в общей груде, покатилась вниз. А тут, на дорожке, стоял Минька и смотрел как зачарованный на все, что происходило с невиданно огромными трубами.
Кто-то из прохожих закричал, кто-то от страха зажмурился, а Поликарп Филиппович ринулся наперерез трубе, оттолкнул Миньку, но сам не успел увернуться. Краем трубы его сшибло с ног.
Потом Минька ходил к Поликарпу Филипповичу в больницу. Малышей в больницу не пускают. На них даже халатов там нет. Но Минька пошел со старшим братом Женькой и сказал там, где дают пропуска:
— А я все равно не уйду!
И его пустили, завернув в простыню. Минька Поликарпу Филипповичу читал стих «Белеет парус одинокий», и, как говорит Поликарп Филиппович, мальчик «помог за две недели с хворью разделаться — выздороветь».
А доктор говорил, что Кныш так скоро поправился потому, что он человек волевой.
Оказывается, волей можно даже самого себя вылечить.
— А ну, Минька, — сказал Кныш как-то, — а ну, друг, продекламируй мне стихи Джанни Родари!
Минька молчал.
— Что ж молчишь?
— Не умею.
— Как не умеешь? Ты же его после «Паруса» выучил. Говорил. Ни разу не ошибся!
— Так-то ж я говорил! А теперь надо де-кла… мир… мировать… А я не умею.
Они тогда не сразу поняли друг друга. Бывает. Но в конце концов разобрались. И Минька с выражением, почти как артист, продекламировал стихотворение, где есть такие строки:
— Д-да, — сказал Кныш. — Все правильно. Дети есть. Поезда есть. Страна такая есть… Послушай, Минька, а что это за страна? Какая? А?
— Страна? — Минька задумался. — Наша страна. Советская.
— Правильно! Молодец! А ты знаешь, что такое «советская»?
— Нет, Поликарп, не знаю.
— Вот то-то и оно. А я, брат, знаю. Советская власть — это, друг ты мой, большое дело.
продекламировал Кныш и спросил: — Так, Минька?
— Так…
Хотя Минька тогда мало что понял.
3
На следующий день, когда Минька зашел, как обычно, в гости к Поликарпу Филипповичу, Кныша дома не оказалось.
Тут надо сказать вам несколько слов о соседке Поликарпа Филипповича — Ольге Михайловне. Внешне ничего особенного в ней нет. Чуть грузная, седая женщина. Руки большие, как у мужчины. Голос тоже такой, что, если по телефону с ней разговаривать, не разберешь, мужчина это или женщина.
О таких людях, как Ольга Михайловна, принято говорить: хмурая. Морщины у нее на лице, как глубокие колеи в осеннюю распутицу, живет одна: ни мужа, ни детей, ни внуков.
А был у Ольги Михайловны муж. И дети были — двое сыновей. И у ее детей уже дети могли бы быть. Только не доросли сыновья до того, чтобы у самих сыновья были. Младший десятилетку окончил и в армию ушел, а старший с первого курса в сорок первом — прямо на фронт. Не вернулись. И муж Ольги Михайловны в первые дни войны погиб.