Остановился возле широкого окна - конструкторское бюро на самом высоком этаже. Напротив нет ни одного высотного дома, а поблизости - только старый одноэтажный - бюро пропусков, зелёный сквер вокруг... И оттуда тоже на него, Павла, никто смотреть не может...
Потёр ладонью лоб: о, если бы это был сон! Но теперь хоть бы и хотел заснуть, то вряд ли смог бы. Анонимное письмо совершенно взволновало его душу, и теперь она волнующаяся, пугливая, беспокойная - и не знает он, что ему делать: или скорее идти домой, или заблудиться где-то далеко, побыть наедине - может, успокоится или что-то разумное придет в голову? Но сразу изменил мысль: надо обо всём спросить Наталью, пусть сама скажет...
Глянул на часы - четыре часа.
Побежал к лифту, на ходу накидывая на себя плащ. Несколько раз нажал на кнопку - кабина не подходила. Полетел по ступенькам Павел и выбежал на улицу. По сторонам поглядывал, нет ли поблизости кого-то из врагов. Но вдруг решил: будет вести себя так, чтобы никто ничего и не заподозрил, даже чтобы автор анонимки стоял с открытым ртом.
В мыслях всё же повторял строки, вычитанные из письма, хоть и отвергал их - ничему не верит! Не может того быть, чтобы Наталья - кто, кто, а Наталья! - изменяла ему, никаких на то доказательств! И лучше будет даже ни о чём не расспрашивать дома, не говорить о письме - зачем им в редкую минуту, когда встречаются, отравлять настроение.
Ругал теперь автора письма: если настоящий друг, то почему прячется, пусть придёт и в живые глаза скажет - так, мол, и так, твоя жена изменница! И докажет, убедит. Чтобы не было никакого сомнения...
Но вот автобус подкатил, двери распахнулись и закрылись, Павел оказался в тесном человеческом окружении.
Сошёл остановкой раньше, потому что нечем было дышать. Да и хотел погасить возбуждение, чтобы Наталья хоть на первое время ничего не заметила. Он должен быть возбуждён от радости, что жена дома! Но тяжело успокоиться, когда в душе покоя нет. Напрасно уговаривал себя, что ничего страшного не произошло и не произойдёт, что будут жить они с Натальей, как жили до сих пор, а врагов их уничтожит собственная злоба.
Время от времени Павел останавливался и поглядывал на прохожих - казалось, что все какие-то равнодушные, никто даже не повернёт головы, не заглянет ему в глаза. Разумеется, у каждого свои заботы, хлопоты, но таких, как эта, у него, нет ни у кого! Или есть? Город большой...
Почувствовал, как неожиданно тяжело ему стало подниматься вверх, завладела им усталость. Недаром говорят врачи, что больше всего уничтожают тревога и беспокойство. Злорадно засмеялся: да нет, он, Павел, ещё не такой старый, чтобы иметь уничтоженные нервы! Мелкие неприятности - разве на них надо так обращать внимание? Войну же не прошёл, как, например, их главный инженер. Весь в рубцах от ран, но его выдержке позавидуешь. При худших обстоятельствах не даёт воли чувствам.
Отдышался немного возле своего дома, потом перед дверью квартиры. Тихо, осторожно вставил ключ в замочную скважину и удивился: дверь была не заперта, подалась сразу вперёд. Павел услышал, как Наталья сказала кому-то: «Хорошо, котик, как хочешь...» - и положила трубку, потому что, наверное, услышала, что кто-то вошёл.
Павел застыл на месте. Наталья выбежала навстречу:
- Ты, Павлик? - и всплеснула руками: - Что с тобой, почему ты бледный? Плохо тебе, нездоровится? Дорогой...
- Голова почему-то... закружилась.
- Иди, я помогу.
Осторожно подвела его к дивану, посадила, сама преклонилась у его ног. Смотрела в глаза, и он смотрел Наталье в глаза, думая: они каждый раз иные, её глаза, - то голубые, то серые, то какого-то странного, неопределённого цвета. Но он счастлив, что теперь эти глаза смотрят на него с нежностью и любовью. Он счастлив... И провёл ладонью по ее волосам:
- Слышишь меня?
- Да, Павлик, слышу. Только ты молчишь. Хочешь мне что-то сказать? Говори...
Павел выждал минутку и выдохнул:
- Я люблю тебя!
- И я тебя люблю, Павлуша...
- Правда?
- Сомневаешься разве? - и снова пристально посмотрела в глаза, переспросила: - Сомневаешься?
- Разве сомневаюсь?