Во всем его бытии в этот («писательский») период ощущается какая-то раздвоенность, как будто наш герой ещё не решил окончательно, кто же он на самом деле – Гриневский или Грин? Он хочет тихого семейного пристанища с любимой и любящей женой – и кидается в бесовские омуты богемных загулов. Он много и охотно работает, читает (Диккенса, Бальзака, Мопассана, Альфонса Додэ, Александра Дюма, Сетон-Томпсона, Киплинга, Брет Гарта, Эдгара По, Джека Лондона, Стивенсона, Леонида Андреева, Сологуба, Мережковского, русских классиков…) – и заглушает музыку творчества гулом дешёвых кабаков и дорогих ресторанов.
Та же двойственность и в его писательстве.
Внешне оно (писательство) продвигается успешно. В 1909–1910 годах написано и опубликовано около четырёх десятков рассказов. В начале 1910 года в петербургском издательстве «Земля» напечатана книга «Рассказы», куда более художественно убедительная, чем «Шапка-невидимка». Грин вырабатывает свою манеру письма, а главное – постепенно обретает путеводную нить в тот особенный мир, который потом его последователи назовут Гринландией. В № 6 «Нового журнала для всех» за 1909 год был опубликован рассказ «Остров Рено» и почти одновременно в газете «Слово» – «Штурман «Четырёх ветров»». Впервые Грин решился увести себя и читателя за пределы знакомого, познанного мира в несуществующее и в то же время как бы реальное пространство, где «вода светится на три аршина, а рыбы летают по воздуху на манер галок», где небо, «под которым хочется хохотать с зари до зари, как будто ангелы щекочут в вашем носу концами своих крыльев». Люди здесь такие же, как мы, – и всё же необыкновенные. Невозможно сказать, кто они – немцы, французы, англичане, норвежцы… Имена и названия звучат на особенный манер: как будто знакомо, но небывало. Буль, Рантэй, Блемер, Тарт.
Этот самый Тарт – герой рассказа «Остров Рено» – добровольно остаётся на затерянном в океане тропическом острове, уходит от мира господства и подчинения, рутины и обыденности в неведомую и пугающую свободу. «Он стряхивал с себя бремя земли, которую называют коротким и страшным словом «родина» <…>. Свобода, страшная в своей безграничности, дышала ему в лицо тёплым муссоном и жаркой влагой истомлённых зноем растений». То же самое пытался совершить писатель Грин – в вышеназванных рассказах и в примыкающих к ним «Проливе Бурь», «Колонии Ланфиер» и некоторых других. Но обыденность, вооружённая инструментарием литературного реализма, держала его крепко. Тарт погибает, убитый прибывшими на остров матросами, подозревающими его в связи с дьяволом. Грин продолжает писать рассказы о рядовом Банникове, ефрейторе Цапле, террористе Петунникове, о помещике Варламове и его скучающей жене Елене, о разыгрывающихся между ними трагических или мелодраматических коллизиях – пишет не хуже, и даже лучше многих других писателей-современников… Не хуже.
Самое бессмысленное в писательстве – писать не хуже других.
Рассказы Грина этого периода можно условно, не гонясь за точностью формулировок, разделить на «реалистические» и «фантастические». «Реалистические» скучны, несмотря на остросюжетность, обилие выстрелов и крови, ибо во всём – в языке, речевых характеристиках, в композиционных приёмах, в расстановке нравственных акцентов и в прочем – автор идёт проторёнными путями, и чем натуралистичнее или экзотичнее становится реализм, тем очевиднее его вторичное, книжное происхождение. «Фантастические» читаются с куда большим интересом, но на них лежит печать недодуманности, недочувствованности, недоувиденности, и это придаёт героям и действию ходульный, условно-масочный характер.
Про то и про другое понятно, как это сделано.
Писательство состоялось. Волшебство ещё не началось.
VII
Между тем писатель Грин продолжал жить, сочинительствуя и дебоширя, по паспорту давно умершего Мальгинова, а полиция продолжала, хотя и неактивно, разыскивать беглого ссыльного Гриневского. Рано или поздно это должно было кончиться.
Из письма из Петербургского охранного отделения тобольскому губернатору от 6 августа 1910 года: «27-го минувшего июля, в Петербурге по 6-й линии Васильевского острова, дом 1, кв. 33, арестован неизвестный, проживающий по чужому паспорту на имя личного почётного гражданина Алексея Алексеевича Мальгинова. Задержанный при допросе в Охранном отделении показал, что в действительности он есть Александр Степанович Гриневский, скрывавшийся с места высылки из Тобольской губернии, где он состоял под гласным надзором полиции».