– На что вам эта развалюшка? – убеждал он вдову. – Она насквозь гнилая. Только притронься – рассыплется. Чтобы привести вашу хату в божеский вид, надо много денег. Вам это не под силу. А раз я уже влез с деньгами к вам, то, так и быть, доплачу еще немного, и она будет моя. Ваша хата мне подходит только потому, что стоит на окраине Садаева.
Вдова, всхлипывая и обливаясь слезами, всячески отмахивалась от назойливого покупателя,
– Мы тоже были хозяевами, не хуже других, прожили жизнь в своей собственной хате, а сейчас продать ее и остаться без угла? Нет! Не дожить до этого нашим врагам!
Танхум понял, что она проклинает его. Назло ей он издевательски оторвал кусок штукатурки и, как бы злорадствуя, сказал:
– Видите? Сыплется…
– Перестань отрывать!
– Сыплется, кругом сыплется, – повторил он и, подойдя к окну, отколупнул замазку. – К чему ни притронешься, всюду сыплется. Окна не годятся… Петли заржавели… Крыша дырявая.
– Никогда у нас не текло. Чтобы мы так горя не знали, как не текло.
– Не текло, так будет течь, – твердил Танхум, находя все новые и новые недостатки.
Он вышел с хозяйкой во двор, подошел к палисаднику и сказал:
– Запущено у вас, все запущено. Все деревья до одного надо срубить. От них, наверное, фруктов, как от козла молока.
– Чтобы я имела столько счастливых лет жизни, сколько корзин яблок, груш и вишен мы снимали, – ответила хозяйка.
…Заве-Лейб стоял, притаившись, возле палисадника и прислушивался к разговору брата с вдовой.
«Видать, покупает хату, – с завистью подумал он, вырывая из забора кол. – За что ему такой домище, а мне жалкая развалюшка?»
Сердце его сжалось от обиды. Он незаметно вытащил из забора еще несколько кольев, взял их под мышку и побрел домой.
Вскоре поплелся к дому и Танхум. Он шел медленно, все время оборачиваясь, не отрывая глаз от облюбованной им хаты.
«Скоро он станет хозяином этого двора, – размечтался Танхум. – Вдали от людских глаз будет он тут хозяйничать. Привольно, как птица в лесу, будет он жить здесь, расхаживать по своему двору, распоряжаться как душе угодно, никто ему не станет перечить, никто слова не посмеет сказать. Зацветут плодовые деревья в палисаднике, зазеленеет огород за клуней. Белый цвет зашелестит на яблонях, светло-голубое цветение окутает картофельные кусты; золотисто-желтые, как солнце, подсолнечники выстроятся рядами по краям картофельного поля за клуней…»
В приподнятом настроении он вернулся домой, Наконец-то начинают сбываться его мечты.
Каждый раз, когда Танхум думал о приглянувшейся ему на хуторе девушке, перед ним неизменно вставал образ Гинды, младшей дочки Боруха Зюзина. Не раз приходилось Танхуму в бытность его сотским являться с бляхой на груди, которую нацепил ему шульц, к Боруху, чтобы затребовать подати, а иной раз приходилось и в приказ таскать бедняка, если тот затягивал уплату или не выполнял какого-нибудь распоряжения властей. В те времена Танхуму нередко случалось мельком видеть резвушку Гинделе, с криком и визгом носившуюся с подругами по двору. Но тогда он не обращал внимания на нее.
Годы шли. И вот однажды, когда Танхум (он уже не был сотским и слонялся по деревням в поисках работы) вернулся после долгой отлучки домой и, озираясь, по своему обыкновению, по сторонам, расхаживал по открытым, без оград и заборов дворам, неожиданно мимо него стремительно пронеслась легкая, как голубь, стройная девушка. Ее голые до коленок ноги, гибкая талия, вся ее девичья стать сразу бросились парню в глаза.
«Кто бы это мог быть?» – с любопытством подумал Танхум, провожая взглядом девушку. Но той и след простыл. Долго поджидал ее Танхум, пока наконец она не появилась снова. И тут-то, идя ей навстречу, он, по неуловимым, сохранившимся в памяти полудетским чертам, узнал Гинделе, младшую дочку Боруха.
– А я тебя совсем не узнал. Смотри как выросла, прямо-таки барышней стала, – поздоровавшись, сказал Танхум.
Гинда кокетливо пожала худенькими плечиками и, улыбнувшись, ответила:
– Да, когда-то я была маленькой… А теперь мне кажется, что я давным-давно взрослая.
Она повернулась и хотела уйти, но Танхум попытался ее задержать.
– Куда торопишься? – спросил он.
– Домой.
– Обожди немного.
Девушка не могла понять, зачем задерживает ее этот парень, чего он от нее хочет. И, стыдливо опустив глаза, настойчиво повторила:
– Мне нужно домой.
– Ничего, подожди минутку.
– А что?
– Выходи вечером на улицу, погуляем немного.
– Нет… не знаю… – оторопев от неожиданного предложения, ответила Гинда. – Я договорилась пойти к подругам.
– Выходи. Я буду ждать тебя. А к подругам сходишь в другой раз, – не отставал от девушки Танхум.
Но Гинда ушла, ничего не ответив.
Танхум постоял немного, надеясь получить ответ, но Гинда даже не обернулась и ушла домой.
Танхум тоже пошел было, но тут же вернулся и встал против дома Боруха, подстерегая момент, когда Гинделе появится снова. Простояв впустую около получаса, он поплелся домой. Дома он принялся чинить и гладить свои прохудившиеся штаны, причесываться, прихорашиваться и, как только стемнело, вышел на улицу, не теряя надежды еще раз встретить Гинделе.
Шагая по единственной улице Садаева, Танхум издали услышал девичий гомон и смех. Вскоре несколько голосов затянули песню. Танхум не раз слышал эту песенку, и ему легко было, почти не напрягая слуха, уловить каждое слово:
Танхум приблизился к девушкам. Одна из них первой заметила его, перестала петь и сказала:
– Девушки, сотский идет.
– Он нас хочет к уряднику отвести, – насмешливо крикнула другая, и все громко расхохотались.
– Чего вы боитесь? Я уже давно не сотский, да если бы и был сотским, не стал бы обижать таких хорошеньких девушек и не отказался бы от их компании, – пошутил Танхум. – А уж одну из вас я охотно выбрал бы себе в невесты.
Девушки еще пуще рассмеялись. И только одна, не поднимая глаз, сидела в сторонке. Присмотревшись, Танхум узнал Гинду. Он попытался привлечь ее внимание острым словцом, вызвать улыбку на лице, но напрасно: она продолжала молча сидеть на своем месте и даже не взглянула в его сторону.
Когда Танхум был сотским, он привык покрикивать на людей, отдавать приказы, привык, чтоб его слушались. А тут – подумать только – какие-то девчонки в грош его не ставят, даже смеются над ним.
Как оплеванный, поплелся Танхум домой и долго не мог успокоиться. Пуще прежнего хотелось повидать Гинду, погулять с ней, побеседовать. И наконец, набравшись храбрости, он пошел к ней домой, но сразу войти не решился. А тем временем Борух, увидев во дворе постороннего человека, вышел как был, без пиджака, в одном жилете, и узнал Танхума. Неожиданное появление парня очень его удивило. Он никак не мог взять в толк, зачем это сотский ни с того ни с сего объявился у него во дворе. Танхум по удивленному виду Боруха понял, что тот ждет объяснений. Не придумав ничего, Танхум прямо, без обиняков спросил:
– Гинда дома?
– Гинда? – переспросил Борух. В его голове никак не укладывалось – как это так Танхум пришел к его дочери?
– Гинда? – еще раз переспросил он. – А зачем она тебе?
– Да так. Вот проходил мимо, ну и решил ее проведать. А разве она занята?
Борух не знал, что ответить, как быть. Но сразу оттолкнуть парня ему не хотелось – мало ли что бывает, может, тут Гиндина судьба. И, широко раскрыв дверь, радушно пригласил гостя: