В классе было только три изгоя. Длинный и худой, как жердь, Вовка Шурупов из нищей семьи. От таких всегда шел особый душок нестираных вещей и затхлой квартиры. Да, у каждого дома есть свой запах. На одной лестничной площадке с Ильей жили пожилые Сердюковы. Много раз мальчик бывал у них в гостях, уже не помнил, по какой причине. Его всегда удивлял порядок в квартире: чистые ковер и подстилки, на столике ничего не валяется, все расставлено по местам. Илья приходил посмотреть на этот упорядоченный уют, и первое, на что обращал внимание, — это запах. В сонме ароматов побеждало амбре размеренности, застоявшейся аккуратности, смесь запахов старой мебели, средства по уходу за ней, тщательно выбитых на улице ковриков и… стареющего тела. О, ничто не источает аромат сильнее, чем тело! Когда человек молод, то старается заглушить свой запашок парфюмом, но любой синтетический аромат одолевает постаревшая плоть. Это и есть запах жизни — истинный, концентрированный, последний. Тогда, еще совсем маленьким, он понял, что запах дома — это запах бытия. Если принюхаться, то не нужно никаких слов и пояснений — вот он, человек, в тонких, еле уловимых химических процессах, где всегда побеждает только один явный аромат.
Шурупов отчетливо пахнул нищетой. И стандартный набор: старенькая одежда, взъерошенные, как кусты, волосы, обшарпанный портфель. В списке изгоев класса он был под номером один. Второе место занимал Пашка Сажнев, сын баптистского пресвитера. Тут все понятно: мальчик из верующей семьи, а в обществе еще устойчива уверенность, что баптисты — это секта. Никого не волновало, что протестантизм — основа западной цивилизации. Так не рассуждали даже взрослые, куда уж детям. Не такой, как все, — значит, чужой. Верный признак стаи. Дети тонко чувствуют чужаков, непонятность. Итак, Пашка числился в рейтинге под вторым номером. А на третье замыкающее место взобрался Илья.
Не святая троица. Били Илюху почем зря. Просто так, ради удовольствия. Нет большего естественного наркотика, чем власть одного человека над другим. Это наслаждение ненасытно, неизлечимо врачами, неизмеримо приборами. Мутузили его каждую неделю, в основном вышеназванный ансамбль, состоящий из животного и насекомого — Кота и Мухи.
Неизвестно, сколько бы длились издевательства, не случись следующее. Как-то Илья, полный детской решимости, раздобыл свинцовый блин, нашел тяжелую медную проволочную катушку из трансформатора, затащил домой и положил это добро под батарею на кухне. На следующий день он встал рано утром, когда мама еще спала, и осторожно посеменил к своим железякам. Первым делом размялся, как заправский спортсмен. Потом в одну руку взял блин, в другую — катушку и, тяжело дыша, принялся качать бицепсы. Три раза. Ух, нелегко быть «железным» мужчиной! Мальчик осторожно положил «приборы» для изменения своей жизни и посмотрел на руки — на одной руке от закругленных краев свинцовой болванки остались яркие и глубокие углубления, похожие на надрезы, а на другой виднелись узкие красноватые полоски, продавленные медной трансформаторной обмоткой.
Через несколько дней мама, услышав чье-то сопение, осторожно заглянула в кухню и увидела сына: тот стоял посреди небольшого помещения, синяя майка спускалась чуть ниже трусов, на лице — гримаса сосредоточенности. Сын выдыхал воздух, как заправский качок, а потом с усилием поднимал тяжести. Наверное, даже не так — противопоставлял чудовищной силе гравитации тоненькие костлявые руки, которые раздирали воздух невесть откуда взявшимися железками.
— Одиннадцать, — на выдохе проговорил мальчик и победно посмотрел на встревоженное лицо мамы.
Сколько раз он так вставал утром? Сбился со счета. Его руки все уверенней поднимали блин и катушку к небу, словно взывая к небесам. Казалось, что это и есть некое обращение к высшим небесным силам — молитва плоти, крови и ржавых, выброшенных металлических изделий. То, что мир не принял, отверг и посчитал мусором, жаждало принятия назад.
Это случилось в один из осенних дней в шестом классе. Перед уроком русского языка Муха ходил между рядами и скидывал вещи одноклассников на пол. Подойдя к Кизименко, тощий хулиган попытался сбросить его ранец, как вдруг Илья придержал портфель рукой. Муха навис над мальчиком, сидящим за партой.