-Неплохо! – с видом знатока обронил я, приблизившись, ибо и мне, как всякому представителю человеческого стада, хотелось внести посильную лепту в общее дело.
Он взглянул на меня и небрежно махнул рукой:
-Плохо! Отвратительно…
Я чуть не поперхнулся от изумления. Еще бы! Кто-то желал присвоить звание бунтаря-одиночки, отобрав у меня. И кто? Этот замухрышка?!
-Конечно, - равнодушно пожал плечами я, - есть и недостатки: несколько затянута кульминация… И интерьер…
Я осекся, встретив его грустный и насмешливый взгляд из-за стекол очков.
Ах, да ты еще и очкарик! Но не успел я подготовиться к новой атаке, как он нокаутировал меня:
-Отвратительно, что люди не поняли главного! Им жаль Нину… Но им непонятно, что три человека потеряли смысл жизни!
Нет, положительно, он начинал мне нравиться, этот взъерошенный мальчик с едким блеском линз. Но договорить мы так и не успели. Прискакала Катя и, наспех наговорив однокурснику кучу дешевых любезностей и скороговоркой представив нас друг другу, потащила меня фотографироваться…
4
* * *
-Как надоели эти индивидуалисты! – заметила Катя, брезгливо передернув плечами, когда смех утих. – Каждый пытается доказать, что он – человек, что он – непризнанный гений, что за душой у него – целый мир… Взять хотя бы Валерку. Ну что в нем такого, сверхвыдающегося? Марает стишки, играет в спектаклях, корчит из себя всезнайку…
-Терпеть его не могу! – заявила Женька. – Меня от него тошнит!
Артур и Жорик переглянулись и громко расхохотались.
Странно, что смешного они нашли в ее словах? Плакать надо. Если серая посредственность испытывает позывы рвоты при виде талантливого человека, значит, тошнит ее от собственной персоны, от бессилия, от зависти, наконец.
-Да, ты знаешь, - тоже смеясь, снова заговорила Женька, - этот ненормальный влюбился в Таньку и теперь заваливает ее любовными стихами. А она делает вид, что ей это безумно нравится…
Я мрачно взглянул на Женьку и закрыл глаза.
-Она называет его последним романтиком, - усмехнулась Катя, подкрашивая глаза. – Где она увидела романтика? Они же давно вымерли…
-Как мамонты! – вставил Жорик, и вся комната сотрясается от нового приступа хохота…
* * *
-Как надоели эти индивидуалисты! – заметила Катя, брезгливо передернув плечами, когда смех утих. – Каждый пытается доказать, что он – человек, что он – непризнанный гений, что за душой у него – целый мир… Взять хотя бы Валерку. Ну что в нем такого, сверхвыдающегося? Марает стишки, играет в спектаклях, корчит из себя всезнайку…
-Терпеть его не могу! – заявила Женька. – Меня от него тошнит!
Артур и Жорик переглянулись и громко расхохотались.
Странно, что смешного они нашли в ее словах? Плакать надо. Если серая посредственность испытывает позывы рвоты при виде талантливого человека, значит, тошнит ее от собственной персоны, от бессилия, от зависти, наконец.
-Да, ты знаешь, - тоже смеясь, снова заговорила Женька, - этот ненормальный влюбился в Таньку и теперь заваливает ее любовными стихами. А она делает вид, что ей это безумно нравится…
Я мрачно взглянул на Женьку и закрыл глаза.
-Она называет его последним романтиком, - усмехнулась Катя, подкрашивая глаза. – Где она увидела романтика? Они же давно вымерли…
-Как мамонты! – вставил Жорик, и вся комната сотрясается от нового приступа хохота…
* * *
-Как надоели эти индивидуалисты! – заметила Катя, брезгливо передернув плечами, когда смех утих. – Каждый пытается доказать, что он – человек, что он – непризнанный гений, что за душой у него – целый мир… Взять хотя бы Валерку. Ну что в нем такого, сверхвыдающегося? Марает стишки, играет в спектаклях, корчит из себя всезнайку…
-Терпеть его не могу! – заявила Женька. – Меня от него тошнит!
Артур и Жорик переглянулись и громко расхохотались.
Странно, что смешного они нашли в ее словах? Плакать надо. Если серая посредственность испытывает позывы рвоты при виде талантливого человека, значит, тошнит ее от собственной персоны, от бессилия, от зависти, наконец.
-Да, ты знаешь, - тоже смеясь, снова заговорила Женька, - этот ненормальный влюбился в Таньку и теперь заваливает ее любовными стихами. А она делает вид, что ей это безумно нравится…
Я мрачно взглянул на Женьку и закрыл глаза.