-Садыкова!
-Кого? – я был плохо информирован в административной иерархии университета.
-Абдурахмана Кекиловича…
-А кто это?
Валерка не ответил. Плотно сжав губы, он нерешительно глянул на Таню.
-Кто это? – уже раздраженно повторил я.
-Проректор по научной работе! – ответила она, отворачиваясь к окну.
-А, это такой… с замашками контуженного ефрейтора?
-Нет, это Кульбаев. А Садыков…
-Перестаньте изобретать телефон! – вскипел я, выцедив кружку до дна. – Говорите по-человечески…
Вообще-то я человек терпеливый, но когда вижу, что у кого-то барометр настроения упал до критической отметки, возникает вполне законное желание узнать причину. А люди пытаются прикрываться щитом из какой-то дурацкой гордости, бормоча при этом, что это их дело, что с этим они справятся сами… Когда человек выстраивает такую глухую стену отчуждения и не желает из-за нее выбираться – плюньте и уйдите. Потому что вашим отношениям нанесен удар, и удар разрушительный…
-Итак, - уже совершенно спокойно произнес я, - либо вы рассказываете все, либо…
-Понимаешь… - начал Валерка неуверенно, избегая смотреть на Таню.
-Валера, не надо! – резко осадила она.
-Надо! – ответил я, и подбодрил его: - Не обращай внимания… Ты же поэт!
Она сделал попытку встать и уйти, но я вовремя поймал ее за руку и насильно усадил.
-Продолжай…
-Знаешь, - тихо произнес он, - сегодня Садыков… - снова замолчал.
-Ты так будешь рассказывать до самого Нового года, - заметил я.
-Садыков сказал Тане… что она ему нравится…
-Было бы странно, если бы она ему не понравилась! И из-за этого ты собрался его прикончить? Боже мой, Отелло, это же дикость…
-Это еще не все… Он… он предложил ей…
-Он предложил мне стать его любовницей, наложницей, не знаю еще кем! – закричала Таня со слезами в голосе. – Он сказал, что у меня будет все: деньги, квартира, работа, машина, если только я соглашусь… - она зарыдала.
Я долго молчал. Потом оправился.
-Что он еще сказал?
-Сказал, что если я откажусь, меня отчислят из университета, а домой отправят письмо с выдержкой из приказа, где будет написано: «за аморальное поведение, порочащее звание студентки университета…»
Так, дело проясняется. Хотя ясно пока далеко не все.
О боги! Если я в шутку, по простоте душевной, объявляю, что мир – гигантская навозная куча, меня тут же называют циником. А что же можно сказать об этом? Я усмехнулся.
-Что смешного? – враждебно и резко спросила Таня.
-Да нет, это я так… А почему этот… как его… старик Хоттабыч выбрал тебя? Может у него несчастная любовь?
-У них в каждой группе – несчастная любовь. И у него, и у других! – отрезал Валерка.
-Понятно, гаремничают, господа ученые мужи… На сладенькое потянуло…
-И у нас на факультете есть несколько таких, кто шастает в ректорат чуть ли не ежедневно…
-Да, - протянул я, - не храм науки, а публичный дом какой-то… Извини, Танюша…
Она опять отвернулась.
-Значит, ты решил убить недостойного? – насмешливо спросил я у Валерки. – И что это изменит?
-Помогу Тане…
-И загремишь за решетку лет на сорок… Из-за какого-то жирного борова!
-А что же делать?
Теперь они уже вдвоем смотрели на меня глазами полными надежды и отчаяния.
-Знаете, - сказал я, почесав затылок, - генератором идей у нас всегда считался Карик… Может, он что-нибудь придумает…
Я встал и направился к телефону…
8
* * *
И вот, мы в университете. Цель посещения главного вуза страны – карательная экспедиция.
Мы вошли в фойе, где наткнулись на первое препятствие – вахтершу.
Вахтер, как сказал кто-то из современных классиков, это не профессия, не должность, это состояние души, причем души возвышенной, глубоко патриотичной и сентиментальной.
-Пропуск! – потребовала женщина с таким решительным и радостным видом, словно мы – государственные преступники и нашими портретами наводнен весь город, но никто нас не заметил и только ей повезло.
Будь с нами Артем, дело закончилось бы скандалом, и нам пришлось бы штурмовать здание по пожарной лестнице. Но Артема мы предусмотрительно оставили в «шкатулке», присматривать за поэтом и его Татьяной. А в группу возмездия вошел Мерген, чрезвычайно обрадованный представившейся возможностью накоротке переговорить с представителем ректората. И было чему радоваться! Мерген, блестяще владеющий четырьмя иностранными языками, трижды поступал на факультет иностранных языков и трижды заваливался на собеседовании по английскому языку: преподаватели просто не знали столько слов!