Рагнер встал и подошел к окну. Уже светало, и некогда золотой, величественный парк предстал под рассветным небом сонмищем оголенных деревьев. Их сухая, несброшенная листва чудилась обрывками золотых одежд, их ветвистые кроны, будто простирали руки к Небесам, взывая о справедливости и требуя кары.
– Мне так гадко, словно это я надругался над ней, – негромко проговорил Рагнер. – Мне нужно было навязать ей охранителя… Или самому поехать, как бы она не перечила.
– Рааагнер… – тихо протянула Маргарита. – Ты ни в чем не виноват. Послушай, – закусила она губу. – Я забыла о боли, обиде и страхе, благодаря тебе. И она тоже встретит мужчину, который поможет ей всё забыть, – она же очень красива. А я теперь даже… – она запнулась, вспомнив свой сон: Лилию в своем порванном платье и подступающих мертвецов. Но раздумывать над ночными видениями не стала и продолжила: – Мне было так невыносимо больно на душе, и такой грязной я себя чувствовала, а Магнус, брат Амадей, сказал мне, что и это тоже есть Божье дарение… И ныне я даже не жалею, я примирилась… И я обязательно с ней поговорю. Постараюсь объяснить, если ты не против.
– И да и нет, – вернулся к кровати Рагнер и обнял Маргариту, опускаясь рядом с ней на постель. – Я не возражаю, чтобы ты поговорила с Лилией, но без откровений. Излишне это. И не лги более тоже.
– Кто это с ней сделал?
– Знать бы… Ни Айада, ни другие собаки не смогли взять след, своих вещей насильник не оставил… Под утро еще и дождик прошел. Выродок может быть кем угодно: чернорабочим, отсыпающим мой холм, плотником с верфи или даже тем, кого мы хорошо знаем, кто живет среди нас под личиной друга… Всё… – оборвал себя Рагнер. – Не могу больше об этом говорить, иначе меня вывернет. Любимая, – посмотрел он на Маргариту. – Мне нужно пару часов поспать, потом я снова отправлюсь к Вьёну и затем в город.
– Да, конечно, – крепко обняла она его и чмокнула в губы. – Пойду к себе. Там тепло… А ты ищи ту мразь…
Она начала нескладно слезать с кровати, помогая себе руками встать на пол. Рагнер с нежностью наблюдал за ее неповоротливостью.
– Будь осторожна и ты… Если захочешь выехать в город, то предупреди меня заранее, чтобы я нашел дюжину охранителей.
– Конечно, – ответила она и, послав ему воздушный поцелуй, скрылась в проходе за потайной дверцей.
У себя в спальне Маргарита тоже подошла к окну. Глядя на побуревший лес, она задумалась: казалось странным то, что Лилия Тиодо явилась вчера в замок (конечно, ради Рагнера!), а он отправился провожать ее, но на полпути, у Пустоши, Лилия пожелала расстаться и поехала одна, ночью, через дикий лес.
«Значит, – заключила Маргарита, – что-то неприятное случилось до Пустоши. Скорее всего, неприятный разговор между ней и Рагнером. Он обидел ее. Отверг! Когда же она успела поприлипать к нему? Когда-то успела, дрянь!»
Раздумывая, она прошлась по комнате, в какой за ночь стало так же мерзло, как и в покоях Рагнера, потом грузно опустилась на ступени подиума, покрытые медвежьей шкурой.
«Ну я и корова, – теперь промелькнуло в ее голове, а потом она поняла, что голодна. – Может, на этот этаж Миллё поселить, а то я хочу кушать всё чаще? Буду гонять девчонку за вкусненьким…»
Не вставая, Маргарита передвинулась по ступеням к окну, где стоял кувшинчик с жирным молоком, какое она с недавних времен неожиданно и резко начала обожать. На столике, по соседству с окном, находились в льняной салфетке сухие, соленые мальки. С наслаждением Маргарита принялась хрустеть рыбешками и запивать их молоком. Пила она из чаши, как истинная лодэтчанка.
«Может ли Лилия обманывать? Может. Потому что она лживая дрянь. Но зачем? Из-за обиды себя же позорить? Бросить честь своего рода в грязь, под ноги зевакам, какие с удовольствием потопчутся на ее имени и почешут об него языки… Ей нужна, если не любовь Рагнера, то хотя бы его жалость, лишь бы не безразличие… Нужна его забота, охрана и его чувство вины за то, что он позволил ей ехать одной через лес! Вот ведь сучка!»
Но через миг Маргарите стало стыдно за свои мысли – да так, что пропала охота до еды. Она допила чашу молока и вернула салфетку с рыбешками на круглый столик.