– Надо обязательно к ней съездить и самой поглядеть, – сказала Маргарита, забираясь в кровать-шкаф. – И если она лжет, то зря думает, что Рагнер станет ближе из-за жалости… – ворчала девушка, надевая на голову тонкий ночной колпак, накрываясь пуховым одеялом, медвежьим покрывалом сверху и подкладывая под живот подушку. – Этого мало! Боже, опять я думаю дурное, – вдохнула она. – Я самая скверная меридианка из всех! И над дрянью могут надругаться. Как я могу заранее не верить несчастной жертве?
Но Лилию Тиодо сложно было представить несчастной, и Маргарита опять нахмурилась.
Так, то срываясь в раскаяние, то сомневаясь в искренности Лилии Тиодо, она еще некоторое время ворочалась, но потом крепко уснула.
Глава XIV
Человек из-за трех морей
Мирской суд рассматривал дела не об изнасиловании, а о «надругательстве над родом», что подразумевало два вида злодейств: с насилием и без него. «Надругательство над родом без насилия» – это словесные оскорбления, неприличные жесты, лишение незамужней особы девственности, но по ее согласию. В суд в этом случае мог подать глава семьи (в том числе вдова), иногда опекун и никогда работодатель. Обычно соблазненные дамы требовали супружества или денежного возмещения, однако им надлежало доказать, что именно обвиняемый есть «растлитель» и что у рода имелась честь (само по себе соблазнение взрослой женщины преступлением не являлось). Кроме того, городские стражники содействия в поимке растлителей не оказывали, никак не сочувствовали потерпевшей, даже семилетней отроковице, а напротив, подозревали в корысти семейство, ищущее справедливости через суд. Общество считало, что ответственность за незамужнюю девицу лежит на ее родне, какая плохо ее воспитала, раз девственницу смогли совратить. Словом, «надругательство над родом без насилия» являлось весьма позорной тяжбой для обманутых женщин – несчастная описывала перед судьей, адвокатом и зеваками все нескромные подробности произошедшего, то, сколько раз она сказала твердое «нет» и как часто слышала обещание жениться. Чаще всего именно от красноречия жертвы и от обилия пролитых ею слез зависело решение судьи. Даже в крупных городах, таких как Элладанн, большинство соблазненных женщин не подавали в суд, а в таких городках, как Ларгос, – и говорить нечего.
В случае бесчестья, если имелось насилие, симпатии общества переходили к потерпевшей, но суд не рассматривал жалобы от преступнорожденных или несвободных сильван. Жертве и на этот раз приходилось подробно описывать свой позор, а судья мог встать не на ее сторону. Правда, загубленные девственницы всегда пользовались большой благосклонностью общества и судей. За насилие над ними, как правило, выносились самые суровые приговоры.
Адреами Тиодо вписал свое имя в «Оловянную книгу» Ларгоса и заплатил первые сборы управе, что не позволяло ему вести тяжбы по поводу имущества или жаловаться на плутовство (для этого в городе нужно было прожить год), но позволяло требовать кары через Суд за злодейства и кражи. В чистоте и добропорядочности его сестрицы Лилии сомнений возникнуть тоже не могло. Рагнер знал, что судья приговорит ее насильника к максимальному наказанию: вырыванию щипцами половых органов, передаче имущества преступника жертве и захоронению останков злодея в неизвестном месте. Оставалось одно: Рагнер должен был найти насильника.
Следующих два дня он потратил на розыски, отложив другие свои дела. Нездешних торговых судов в тот день венеры в порту не находилось, так что он выискивал тех, кто миновал тринадцатого дня Целомудрия западные городские ворота и не возвратился к наступлению темноты в Ларгос, – и всех таких мужчин брали под стражу, а Рагнер сам их допрашивал. Подозреваемых оказалось немного. Ниль Петтхог стал одним из них: по его словам, он в вечернее время возвращался из леса, где бродил целый день в одиночестве, примечая деревья для отделки обеденной замка. Рагнер верил словам Ниля, но задержал его. Вьён же уговорил Лилию Тиодо прибыть в нову второй триады Целомудрия в Вардоц и посмотреть на всех, кто вызвал подозрение. Кроме Адреами и Вьёна ее сопровождали десять охранителей Рагнера, теперь оберегавших лесной дом.
Рагнер впервые за эти дни увидел Лилию близко – царапины на ее правой щеке покрылись корочками и заживали, но синева под глазами, болезненная бледность и нервические жесты поведали ему, что раны ее души по-прежнему кровоточат. Он избегал смотреть в ее глаза, чувствовая смесь стыда, вины и желания ее обнять – защитить, заставить всё позабыть.