С утра ударил морозец, и ярко засветило солнце; при взгляде на снег слезились глаза. Но на побережье погода менялась быстро: ветер обещал принести с юго-востока тепло и вместе с ним дожди. Рагнер поймал себя на мысли, что не хочет ехать в Нюёдлкос и точно не желает найти там бандитов, дабы не рушить сложившуюся в его голове ладную картину, в какой кузнец был виновен и, без тени сомнения, заслуживал смертную казнь.
Он вспомнил печальное лицо Маргариты и нечто неуловимое в ее зеленых глазах – наперекор всем доказательствам, даже словам Лилии о синем плаще насильника и его бороде, Маргарита не верила, что Нинно мог сотворить подобное, пьяным ли был или нет.
«И она никогда не поверит, – вздохнул Рагнер. – Может, даже впрямь возненавидит меня…»
Он скривил рот и вдруг подумал, что, наверно, снег сегодня заслуживает слова «тиодо» – столь яркий оттенок белого, на какой невозможно было смотреть, божественно-белый и непорочный… Рагнер тряхнул головой, выбрасывая из нее неприятные мысли, но вместо этого потерял войлочный колпак. Громко ругнувшись, он спрыгнул на землю, отряхнул свой головной убор и подозвал Эорика.
– Дальше мы одни, – тихо заговорил Рагнер, когда Эорик спешился. – Ждем вас к ночи, но ты давай в замок. Разберись со всеми воинами: может, всё серьезнее, чем кажется. Может, кто-то намеренно тебе вредит, – оттуда и кости… Может, у нас своя банда в Ларгосце завелась. Заговорщики… И цель их – это ты.
Ничего не отвечая, Эорик потер шрам на переносице.
– И еще: дозорные знают, когда кто-то с лестницы спускается, и прекращают играть, как бы бесшумно ты ни шел. Эту загадку тоже мне разъясни… Кстати, вчера я прошел мимо них в кафтане Аварта – сразу после этого появились кости… Я не уверен, но… не бывает так, чтобы сразу две головы не знали и не доложили третьей – то есть мне.
Эорик оглянулся на первого конюшего, а Рагнер улыбнулся и хлопнул его по спине.
– Такое часто бывает, брат, не огорчайся. Бывает, другие думают, что справились бы лучше. Начни набирать новых бойцов и займись их обучением. Выгоняй да не жалей, какие бы слезы тебе не лили. И с Сиуртом надо быть построже. Ты слишком добрый – и этим пользуются. Это тоже исправь.
Эорик молча кивнул, а Рагнер вскочил на сивую лошаденку и с двумя другими ряжеными, с Рернотом и Сиуртом, поехал вдоль набережной к городским воротам. Вскоре справа показался местный «островок роз» – последние три дома на выезде из города, отделенные от прочих строений пустырем и редкой завесой из голых деревьев. Жрицы любви обрадовались, увидав троих всадников, открыли зеленые ставни и высунулись из окон, демонстрируя себя. Рагнер видел ярких, будто зимние ягоды в снегу, прелестниц, обрюзгших бабищ, от каких словно несло тухлой рыбой, и совсем молоденьких девушек лет двенадцати – эти «продажные дочери» напоминали уже срезанные цветы: они призывно изгибались и охотно обнажали груди, не уступая в усердии своим матерям или бабушкам.
Жалеть их не имело смысла, как и пытаться их исправить. Еще девочками они привыкли к тому, что любовь продается, и измеряли свою красоту числом полученных монет. Даже вышедшие замуж лупы, превратившиеся в достойных дам, чаще всего возвращались к прежнему ремеслу или изменяли супругу.
«"Лупа" – это "волчица" с языка древних», – вспомнил Рагнер.
Заметил он и то, что дорога от «островка роз» хорошо утоптана в сторону верфи Арла Флекхосога. Закралось подозрение, что «старый кот» до сих пор имеет преступный доход с лупанаров, а жалования работников верфи перетекают из одного его кармана в другой.
«Разберусь с кузнецом, займусь главами лупанаров, да и тобой Флекхосог, – решил Рагнер. – Снег не обманывает, в отличие от людей…»
– Озвиняйте, Вашо Светлость, – отвлек его Рернот. – Я должон важное скозать. Я вамо соврал вчоро.
– Вовремя – я только подумал, что все люди лгуны. Выкладывай.
– Я не убию Божого Сыно, дажо ожоли вы прикажоте! – выпалил парень. – И ощё брато свойного не убию. И собя тожо, оттого чо ото глупое. А прочих – убию. Но окромю первоо кординала. Да и прочих кординалов тожо я не уверованый, чо мочу убиеть.