Нюёдлкос хотелось назвать поселением, хотя в нем наличествовало всё необходимое для звания города: управа, мирской суд и убогий храм с ручным сатурномером. «Но в драном-сраном Нюёдлкосе всё не как у людей!» – возмущался Рагнер. Во-первых, лишь управу, Суд, храм и несколько домов ограждала невысокая каменная стена, зато вдоль берега, в лесочке, встали неказистые лачуги лесорубов, понастроенные черт-те как. Во-вторых, плату за въезд в город с Рагнера и Рернота потребовал непонятно кто, да прямо на лесной дороге, а при приближении к порту (жалкой пристани без единого пирса и без набережной!), опять потребовали заплатить «за выезд в порт».
Настроение Рагнера не улучшала и погода: он замерз в сильванском облачении, продрог на морском ветру еще у верфи, а ощутимо потеплело лишь тогда, когда он и Рернот «выехали в порт». Там под ногами хлюпала грязь, над морем висела туманная дымка. Сколько сейчас времени никто из местных не знал. Рагнеру оставалось лишь догадываться, что до сумерек еще около часа, но, может, и меньше.
Деревянный дом с петухом на круглой вывеске обнаружился сразу, назывался он «харчавня» – значит, спальнями, как трактир или постоялый двор, это заведение не располагало, до скольких работало – снова никто не мог внятно ответить. Радовало одно: подозрений герцог Раннор не вызывал. Оделся он и правда «знатно»: в толстый, растянутый пузырями на локтях кафтан коричневого цвета из начесанной шерсти, поверх него – объемный плащ без рукавов, больше похожий на грязное желтоватое одеяло. На поясе, по центру, мотался бочонок с куренным вином, на ногах, вместо штанов, морщились чулки из грубой кожи – из-за них-то и замерз Рагнер, привыкший носить штаны. Не спасали даже гетры, вязаные варежки, грязно-серый колпак, льняная шапочка, разношенные башмаки да рубаха, прижатая, чтобы не застудить мужское достоинство, при помощи веревки к бедрам и между ног. Рернот выглядел так же, лишь его синеватый кафтан был новее, да с красным шапероном он казался «справным сильванином». Рагнер на его фоне смотрелся полным босяком и неудачником.
Рагнер и Рернот завели кляч под навес к кормушке, накрыли их своими плащами и, заплатив неприветливому конюху по медному четвертаку за овес, прошли через предвратную комнатушку в пропахшее рыбой и пивом полутемное место. Ничего примечательного в «харчавне» не обнаружилось: маленькие оконца, затянутые бычьим пузырем, глиняный, грязный пол и бородатые, здоровенные лесорубы-разбойники, сразу недобро глянувшие на чужаков из угла – оттуда, где стоял единственный длинный стол. Другие столы представляли собой бочки, на каких в лучшем случае неровно лежали квадратные доски в пятнах жира.
Проходя к такой бочке, Рагнер приметил на лесорубах семь синих шаперонов, пять белых нижних шапочек и четыре рыжие бороды. Он сам, сняв бесформенный колпак и заткнув его за пояс, остался в льняной шапочке, завязанной под подбородком.
– Надо было́ большое людёв взяти, Ваш… – осекся Рернот и исправился: – Ойрм…
– Да на нас и так пялятся, – тихо говорил Рагнер, стараясь поменьше шевелить губами, чтобы не показать серебряные зубы. – Здесь все друг друга знают и чужаков не жалуют. Им лишь бы подраться со скуки.
Они заказали по горячему пиву и подлили в него куренного вина из бочонка, как делали местные. От духоты харчевни и своего забойного напитка Рагнер почувствовал, что хмелеет быстрее, чем того хотел. Но, одновременно, ему наконец стало хорошо. Даже очень хорошо. В желудке заурчало…
– Подзови прислужника, – сказал он Рерноту. – Закажи мяса, да расспроси того как-нибудь про мясников или резальщиков скота. Как раз сейчас волов режут. Может, мы не чужаков ищем, а местных. И телега у них была… За мясом, например, в деревню ездить…
Рернот крикнул, и к ним потащился сонный, неопрятный мужичонка лет за сорок, тощий, но с круглым, плотным брюшком.
– Чаго аще? – недружелюбно осведомился он.
– Мясо свяжое? Брати хочу.
– Свежааае, – протянул мужичок, громко хлюпнул носом и вытер его рукой. – Чатырю сербру за шмат.
– Чо тако мясо кусачу? – искренне удивился Рернот. – Токо скот жо порезали.