– А вот погодите, дайте нам немного отдохнуть да подкрепиться, – весело заговорила Софья Михайловна. – Вон у меня три помощницы на печке спят…
Дальше Наташа не слышала; ее голова упала на подушку, и снова крепкий сон сковал ее.
Глава XVI
Яков Иванович никак не мог в темноте попасть ключом в замочную скважину входной двери. Он еле стоял на ногах. За дверью раздались шаркающие шаги.
– Я открою, Яков Иванович, – услыхал он голос доктора. Щелкнул замок, и дверь широко раскрылась. Яков Иванович вошел. Доктор стоял перед ним с ярко горящей лучиной в руке. Пламя лучины колебалось, и по истощенному лицу доктора двигались резкие тени, но глаза сияли.
– Письмо?! – почему-то шепотом спросил Яков Иванович, хватая доктора за руку.
– Письмо. Все хорошо. Жених был тут. Он уже несколько рейсов сделал. Идемте скорей! – И доктор за руку потащил старого слесаря в комнату.
На столе горела коптилочка и освещала большой каравай деревенского хлеба и несколько листков исписанной бумаги.
– Хлеб! – Яков Иванович даже остановился; у него захватило дух при виде такого количества еды.
– Хлеба Жених привез, и круп, и картошки! – оживленно говорил доктор. – А главное – письмо! Письмо! Все здоровы. Тотик поправляется… Давайте читать!
– Будем есть и читать! – Старый слесарь засмеялся счастливым, срывающимся смехом и опустился на стул. – Где ножик? – Он окинул взглядом стол и, не найдя ножа, отломил от каравая кусок корявой корки.
– А ты еще не ел? – удивленно спросил он, жуя.
– Жених только что ушел, а я… все читал письмо, – оправдывающимся тоном возразил доктор, тоже отломил кусок хлеба и начал жадно есть.
– Сразу много не надо… а то заболеем… – произнес он с полным ртом. – Ну, давайте читать вместе.
Он сел рядом с Яковом Ивановичем и придвинул коптилочку.
– Все пишут вместе… Кроме Тотика, конечно, – пояснил он, аккуратно раскладывая исписанные разными почерками листки. – Надевайте очки.
И две головы, почти прижавшись друг к другу, склонились над письмом.
Письмо начиналось крупным, твердым и четким почерком Наташи:
«Милые, дорогие наши доктор и Яков Иванович! Пользуемся случаем послать вам весточку о себе. Мы доехали очень хорошо, хотя дорога была трудная. Особенно когда ночью ехали по Ладожскому озеру. Был сильный мороз и ветер. Мама с Тотиком сидели в кабине. Тотик спал на руках у мамы, а мы втроем сжались вместе и с головой накрылись маминым пуховым одеялом. Но иногда выглядывали, и тогда было видно все кругом. По озеру несутся машины с яркими фарами, в обе стороны. Люся отнимает перо…»
Дальше шли несколько убегающих кверху строчек с неровно глядящими в разные стороны буквами и без знаков препинания:
«Не понимаю как могла Наташа тогда видеть что-то! Было так ужасно-ужасно холодно и ужасно-ужасно хотелось спать, а когда я открывала глаза, они у меня сразу замерзали. Зато здесь так чудно-чудно!»
Дальше снова почерк Наташи.
"Здесь, правда, чудно. В колхозе нас приняли очень хорошо. Мы живем у родных Даши; они все очень милые, и мы сдружились. Дружим мы и с нашей старушкой – матерью Жениха. В деревне совсем не осталось мужчин, все на фронте. Первым делом нас тут стали откармливать (тут снова Люсиным почерком вставлено: «и у нас всех сразу разболелись животы, но потом прошли и теперь мы здоровы»). Мама, – продолжала Наташа, – очень сошлась с председательницей колхоза и уговорила ее открыть детский сад и ясли.
В детском саду мама работает сама, а также руководит работой в яслях. Я помогаю маме только в детском саду, потому что не люблю самых маленьких, с ними возиться скучно. Люся опять отним…"
Дальше мазня, свидетельствующая о борьбе за перо, и несколько Люсиных строк совсем вкось:
«Вот и неправда! Наши малыши – чудненькие! Мы с Катей их и кормим и купаем. Они такие уморительные…»
Перо снова перешло к Наташе.
«А летом у нас будет свой огород, и мы все будем работать в колхозе. В школу мы не ходим. Здесь только начальная, а семилетка в другой деревне. Мы еще слабые, ходить далеко трудно. Этот год все равно для учебы пропал. Тотик в детском саду. Он снова стал прежним Тотиком, веселым и бойким, очень поправился, и все ребятишки любят играть с ним. Тотик все спрашивает: „Где же Гуливел?.. Когда он приедет?..“ Одно здесь плохо – мало книжек. Те, что нашлись в школе, я сразу прочитала. Пришлите нам с Женихом книг. Катя просит дать ей перо.»
Дальше шли ровные, почти каллиграфические строчки Кати.
«Милые дедушка и доктор! Как вы живете? Мы постоянно вспоминаем вас и беспокоимся о вас. Дорогой дедушка, я очень соскучилась по тебе и все думаю, как ты там справляешься без меня? Мы так рады, что можем послать вам с Женихом немного продуктов. Кушайте и поправляйтесь, дорогие!»
Читая Катины строки, старый слесарь вдруг крякнул и засопел носом.
Дальше шло несколько теплых, ласковых слов от Софьи Михайловны и целый список вещей, которые она просила прислать с Женихом.
Старики дочитали письмо до конца и, не сговариваясь, одновременно взяли первый листок и начали читать с начала.
Когда письмо было прочитано Яковом Ивановичем второй, а доктором неизвестно который раз, они оба взглянули друг на друга и счастливо засмеялись.
– Поправился Тотик. Ведь там ему и молочко, и яйца! – захлебываясь, говорил доктор.
– И блины! – прибавил Яков Иванович и причмокнул языком. Потом снова потянулся рукой к хлебу.
Доктор решительно отодвинул каравай.
– Довольно на сегодня, Яков Иванович, а то плохо будет.
– Ну ладно, – миролюбиво согласился старый слесарь. – Тебе и книги в руки. Потерпим до завтра.
– Завтра я вас буду ждать с готовым обедом. Сварю картошки и каши! – торжествующе заявил доктор. Он уже с неделю от слабости не мог ходить на работу и вел дома их нехитрое хозяйство.
– Э! Так у меня ноги сами домой побегут! – весело подмигнул ему слесарь.