— И как тебе в голову пришло — расстаться с таким богатством? — спросил блондин.
Ему было лет двадцать пять или чуть больше, на тощем теле он носил застиранные футболки с эмблемами рок-групп и, казалось, не знал, куда деть собственные руки.
Когда я в той же шутливой манере объяснил, почему вынужден продать диски, он тут же хлопнул в ладоши.
— Слушай, — заявил он, — тогда я знаю, как тебе помочь. Вообще-то запрещено кому попало об этом рассказывать, но мне очень нравится твой музыкальный вкус, поэтому специально для тебя сделаю исключение.
«А ведь именно такие фразы можно включать в пособия для начинающих мошенников», — подумал я.
— Есть в этом городе местечко, где можно продать свою жизнь.
— Жизнь? — переспросил я.
Я заметил, что этот диалог чуть ли не слово в слово повторял предыдущий, но почему-то не удержался от вопроса.
— Ага, жизнь, — ответил он с серьёзным видом.
Может, сейчас просто принято разыгрывать бедняков?
От блондина я не узнал ничего нового, разве только то, что ему, в отличие от старика, довелось продать часть жизни. Когда я спросил, сколько заплатили, он отговорился — мол, рассказывать об этом запрещено.
Он нарисовал мне карту и указал телефонный номер — конечно, всё совпадало с тем, что написал старик.
Я дежурно поблагодарил, вышел на улицу и вновь очутился под куполом невыносимой летней духоты.
«Ладно, сегодня можно себе позволить», — с этой мыслью я подошёл к автомату с напитками, сунул в щель мелочь и, подумав, выбрал яблочную содовую.
Пару мгновений я просто держал жестяную банку в руках, наслаждаясь прохладой, затем потянул колечко на крышке и, стараясь растянуть удовольствие, начал пить мелкими глотками, делая паузы. Напиток оставлял сладкое послевкусие, после каждого глотка щипало горло — очень давно я не пил газировки.
Наконец осушенная до последней капли банка отправилась в урну. Я вытащил из кармана те самые бумажки с картами и номером телефона. Оказывается, до нужного места можно было добраться пешком.
А уже там находится здание, где покупают жизнь, время или здоровье.
Чушь собачья, как ни посмотри.
Я хмыкнул, свернул бумажки трубочкой и бросил их на землю.
И всё же в итоге я оказался перед тем самым зданием.
Выглядело оно довольно старым, стены почернели настолько, что трудно было даже представить, какой цвет они имели изначально. Да что там, готов поспорить, даже само здание не вспомнило бы свой цвет, умей оно говорить. Кроме того, оно казалось довольно узким, и соседние дома будто стискивали его с обеих сторон.
Лифт не работал — пришлось пешком идти на нужный мне четвёртый этаж. Лестничные ступени были освещены пожелтевшими люминесцентными лампами; я поднимался, вдыхая затхлый воздух и обливаясь потом.
Я не поверил в то, что можно продать годы жизни. Рассудил иначе: комиссионщики просто хотели сообщить (и по какой-то причине не могли сказать об этом прямо), что можно устроиться на работу, которая, вероятно, опасна для жизни того, кто её выполняет, но оплачивается очень хорошо.
На четвёртом этаже лестница упиралась в дверь без какой-либо вывески или таблички.
Отчего-то я сразу понял: моя цель находится за ней.
Я затаил дыхание и секунд пять просто сверлил дверную ручку взглядом, наконец решился и положил на неё ладонь.
За дверью находилась удивительно чистая комната, которая никак не вязалась с общим обликом здания, и почему-то я ничуть этому не удивился. В центре ровным рядом стояли чистые полки, но и эта картина меня не озадачила.
Впрочем, если подумать, комната всё же производила странное впечатление: пожалуй, она выглядела как сокровищница без сокровищ, очки без стёкол, книжный магазин без книг.
Рядом раздался голос, и лишь тогда я осознал, что не один в этих стенах.
— Добро пожаловать.
Я обернулся и увидел миниатюрную девушку в деловом костюме.
Она оценивающе смотрела на меня сквозь очки.
Не успел я открыть рот, намереваясь осведомиться, куда же попал, как она коротко бросила:
— Что у вас: время, здоровье или жизнь?
Гадать надоело — чёрт с ним, розыгрыш так розыгрыш.
— Жизнь, — не раздумывая ответил я.
Посмотрим, к чему это приведёт, — в конце концов, будто мне есть что терять.
Навскидку я рассчитал, что оставшийся мне срок жизни — шестьдесят лет, и оценил его стоимость примерно в шестьсот миллионов иен. Нынче уверенности в себе у меня было куда меньше, чем в младшей школе, но я всё ещё ценил свою жизнь выше жизни среднестатистического человека и рассудил, что за один её год должны дать не меньше десяти миллионов.