Церковь пыталась насадить такие порядки во всем мире, но это не больно-то у святых отцов получалось – нелюди почему-то не хотели покорно умирать во славу Спасителя и упорно сопротивлялись. Да и империя принимала всех без разбору – драконов, дварфов, сатиров, гномов, орков, людей, эльфов, грифонов – всех изгнанников и беглецов, давая им дом и работу по способностям. Живи еще в этом мире дзенны, и они нашли бы себе новый дом в Наде. Если бы, конечно, гордые до безумия древние согласились принять чужую помощь, что было весьма сомнительно – обычно дзенн предпочитали смерть. Церковь присутствовала и в империи, но вмешиваться во что-либо церковникам не давали. А за пропаганду нетерпимости в тот же день высылали из страны. Вот и приходилось святым отцам соблюдать величайшую осторожность в проповедях.
Фалнор часто воевал с империей Над, но все страны вокруг нее тут же сплачивались, выступая против Церкви единым фронтом, и сообща сокрушали армию паладинов – слишком боялись усиления позиций святых отцов. Но каждый раз такая война стоила большой крови. Больше всех обычно доставалось Ландзаду, граничащему с Фалнором на севере. Хотя империя Над всегда приходила на помощь, разрушения на территории Ланзада были огромны, паладины не щадили никого и никогда. Любой, вставший на защиту семьи, объявлялся слугой Зверя, еретиком и отступником. А потом безжалостно уничтожался вместе с этой самой семьей. Не щадили даже младенцев. Ни города, ни деревни не оставалось после прохода армии Святой Матери-Церкви, только выжженная, мертвая пустыня. Миль двести пограничных территорий Ландзада стояли безжизненными – никто не рисковал селиться там. Лишь отдельные небольшие гарнизоны смертников находились у границы, чтобы успеть предупредить об очередном нашествии паладинов.
Маг недовольно поморщился и потер переносицу, вспоминая все это. Он принялся разрабатывать маршрут своего путешествия, тщательно, как привык делать все. Так приучил его еще учитель, а позже он и сам убедился в преимуществе такого подхода.
Итак, Коствад находится в центре другого большого материка Танра – Арбадона, в северном полушарии. Придется проделать долгий путь. Быстрее всего добираться туда сушей через Ландзад и Фалнор, а потом морем – до какого-нибудь из портовых городов Джоудана. Если бы у последнего еще существовали портовые города… От них, к сожалению, остались только развалины. Разве что уговорить моряков высадить его где-то на «проклятом» побережье. И опять сушей до Коствада. Так ведь не уговоришь, побоятся и приближаться, сколько кораблей, пытавшихся подойти к берегам некогда богатой и процветающей страны, бесследно исчезли.
Было у такого маршрута еще одно серьезное «но» – уже сотни лет ни один из магов без крайней необходимости не рисковал приезжать в Фалнор. В молодости Стиор побывал там под видом монаха и едва спасся – его вычислили уже через две недели, пришлось спешно бежать. С трудом ушел – фалнорские спецслужбы работали хорошо. Да и в других странах Церкви магу тоже нежелательно появляться. Ни в Анзамене, ни в Вораме, ни в Лодуне, ни в Туаге, ни в Кадаире. Ищущие Святой Инквизиции обладали какой-то странной силой и отыскивали прячущихся магов очень быстро. Судьба пойманных «врагов Спасителя» была одинаковой – несчастные умирали долго и страшно.
Несмотря на то, что многие государства постоянно воевали с Фалнором, позиции Церкви Спасителя все время усиливались, только империя Над не давала святым отцам полностью воцариться на Танре. Ученых, магов, поэтов и искателей истины становилось с каждым годом все меньше, мир постепенно скатывался в невежество, наследие дзенн и иных древних, мудрых народов забывалось. Это было страшно, особенно для тех, кто понимал, что происходит. Маги, конечно, нашли убежище в империи, но даже они постепенно становились все более косными и малообразованными. Магия превращалась в балаганный розыгрыш, потеху толпы. Она была жестко ограничена сводом правил, разработанных, по мнению Стиора, сворой недоумков. И никто среди магов империи, даже в разговорах между собой, не осмеливался и заикнуться о Тьме, а уж тем более – о пути Тьмы. Заходить за эту грань не позволялось никогда и никому. За смелые вопросы студента Ассамблеи могли исключить. Но все равно, изредка находились те, кто осмеливался пойти в неведомое. Правда, каждому такому смельчаку приходилось скрываться, таить свои стремления от окружающих, жить двойной, а то и тройной жизнью. Это было очень трудно, почти невозможно, и ищущих странного становилось все меньше и меньше. Вот и хранителю уже не удалось отыскать себе ученика.