Надежда остаётся. Надежда на то, что он не монстр, что его душа не такая же увядающая и отталкивающая, как у главного героя прочитанного им романа. Главное понимать, что ты живой. Элайджа не чувствует себя живым. Увы, может у такого монстра, как он вообще нет души. Продал ее.
Элайджа чувствует только пустоту.
Элайджа не чувствует свою душу.
Элайджа не простит себя.
Элайджа видит её в ясных глазах каждое мгновение, когда их взгляды пересекаются, видит в ее тонких розовых губах, чуть дрожащих остатки вина смешенного с кровью, видит в расслабленных плечах и непоколебимость и решительность, с которой стерва Кетрин Пирс шла по жизни, говорит о жизни, смерти, вере и в этом мире, всё стремительней в никуда. Она чувствует его. Чувствует, что он летит в никуда и позволить случиться этому она не могла. Не могла позволить ему и умирать от жажды и медленно иссыхать. Элайджа свободен от проклятия красной двери в его разуме, но не свободен от пролитой им крови и всего того, что он свершил. Сколько бы он не умирал и не воскресал ему придется нести этот крест до конца.И ему не хватает той самой веры, лишь отчаянное желание не остаться среди мертвецов или просто одному. Он нормально не высыпаться по ночам и каждое утро встает по привычке. Встает, существует и пытается найти причины жить, существовать. Музыка и любовь. А он ведь был брошен в одиночестве, как ему кажется и мир летит к чертям. Катится ленивым унылым шаром и разлетается на тысячи острых стеклянных осколков, каждый из которых пытается до тебя дотронуться, резануть неровным острым краем, выпуская в багряное небо облачко души. А что такое вообще душа? Совесть? Нравственность? Голос внутри нас? Или облако, что покидает тело после смерти?
Если душа облако, то души Элайджи и Кетрин черные. Просто черное, густое облако.
Кажется, Элайджа разучился верить, надеяться, доверять, и оттого с настороженностью вновь посмотрел на нее, положить книгу на стол, сжать в руках бокал и сделать несколько глотков вина, смочить горло вином, а кровь придаст силы. Кровь нужна, чтобы существовать и жить. Этим монстром нужна кровь, чтобы жить. Всё это чушь, что можно очистить темную душу одним хорошим поступком. Слепая вера не поможет, не спасёт их в черной ночи от оживших теней прошлого, грехов, а вампиры ведь жаждут плоти и крови. В конце концов, Кетрин обращает внимание на померкший взгляд Элайджи. Это не капризы.
Это терзания. Душевные терзания и след в душе.
Кетрин видит его задумчивый, потухший взгляд полный вины и ненависти к тому чудовищу, каковым является Элайджа.
Она ведь тоже монстр.
Кетрин может только опуститься перед ним на колени и забрать бокал из его рук, поставить его на столик, а после соединить их руки воедино. Она смотрит в глаза. Она вселяет в его веру.
— Элайджа, я здесь и не вини себя, ведь все мы монстры и за спинами каждого из нас есть грехи и пролитая кровь, хотя построй себе хижину и отсиживайся где-нибудь на Аляске, — тонкий голосок и ее теплая ладонь, в конце Кетрин словно бы озвучивает ему свой личный приговор, — Выживай! Слышишь, Элайджа. Выживай. Если ты не будешь бороться, то твои грехи прикончат тебя. Если бы я не выживала и не совершила те грехи, то давно была бы мертва. Я выживаю…
Выживание и в самом деле отличается от жизни, но можно ли до крах личного мира жизнь в постоянном страхе назвать выживанием? Кетрин Пирс всегда выживает и выживала. Она убьет любого, чтобы выжить и существовать дальше. Элайджа тоже убивал только не помнит ради чего все это и душу его ничто и никто не очистит. Он не помнит, что совершал все это ради семьи и тех, кого любил и чтил. Он забыл и теперь винит только себя, монстра, зверя внутри себя.