Выбрать главу

Глубоко дышит, в какой момент Клаус Майклсон сорвется, пожелает, любимый, проклятый Новый Орлеан сжечь дотла, разнести, разобрать до основания, по кирпичам, ну, а пока, в городе достаточно людишек, для него, просто мяса, мешков с кровью, которым можно разрывать глотки.

Дисбаланс.

Хейли же наплевать, сама натворила столько глупых ошибок за свою незначительную жизнь. Начиная с Мистик Фоллс, продолжила той пьяной ночью с Клаусом, аконитом и желанием избавится от ребенка, могла бы так и завершить эту историю, заканчивая новоприобретёнными замашками королевы оборотней.

Зря не прислушалась к словам Пирс, что карма даже плюс и хороший поступок сведет к нулю, припомнит все плохое, что Маршалл не больше, чем шавка и бывшая на ночь.

Хейли упорно продолжает настаивать на том, что по своей воли никогда бы не выбрала чокнутую семью Майклсонов и ее дочь достойна лучшего. Эта семейка только рушит, плюет на совесть и переступает всякую мораль.

Клаус ломая ей руку, пиная в ребра, шипит, доказывает, что болотные волки не семья Хоуп. Майклсоны семья его дочери и так будет « Всегда и Навечно». Пусть только попробует настроить дочь против его. Майклсон с радостью припомнит проклятие полумесяца и последуют все волки города бродить, по болотам, лесам, вслед за коронованной Маршалл, как когда-то.

Хейли не слабая, ей все равно, что спустя столько лет Клаус вновь закрывается от внешнего мира и себя, на сколько ему плохо. Тьма медленно поглощает его, затягивает в алое море крови. Тьма паранойи, упрямства, глупых домыслов. Упереться лбом в холодную кирпичную стену своей комнаты, закричать, во весь голос, на весь французский квартал, зная, что никто не услышит.

— Нашел нового психолога? Судя по твоему виду — нет, — Клаус даже морщится от ее взгляда, который напоминает, что она все в этом доме может все перевернуть вверх дном, спалить в камине его драгоценные шахматные фигурки. Знал бы, что впустить Хейли Маршалл в свой дом равносильно подарку в виде кучи лишних проблем.
— Психолог нужен тебе, волчонок, — четко, давя на каждое слова.

Волчица предпочитает скрыть эмоции за строгим лицом, гордость свою выплюнет глядя в глаза, словно он монстр. Для нее — это ответ на все случаи жизни.

У них много общего, как подметил Клаус.

Глупая, верила, что после рождения дочери выйдет дрессировать самого Клауса Майклсона, манипулировать с помощью дочери, как планировала, не вышло. Оказался слишком крепким и не сладким орешком, да в добавок, с черной гнилью внутри. Брюнетка сама не сладкая конфета, горькая, с добавкой жгучего красного перца.

Привык, что искать в нём вину, сострадание милосердие могут только старший брат и любимая дочь.

Хейли Маршалл давно никому не нужная. Противная для него, даже как художника, семейные картины и пейзажи рисует Хоуп, а та с наслаждением, волчьими когтями разорвет холсты, деревянные рамки, сожжёт в ярко-оранжевом пламени нарисованные Клаусом. В палитре Клауса Майклсона темные цвета вперемешку с алой кровью врагов. Блеклая, смелая, взрывная, на фоне этой семейке, не нуждается в советах королевы Ада, которой тоже стала скучна, той сейчас важнее покой и Элайджа рядом. За столько лет предвзятое отношение ко всему «семейству Майклсонов"стало обыденным, обрела устойчивый иммунитет к мелким ссорам и бьющемуся стеклу.Клаус привык к ее невыносим выходкам, вечным пьянкам в баре, подальше от глаз Хоуп, к очередному правильному любовнику Деклану, крикам и требованием территории для ее народа, во время собрания фракций в церкви святой Анны, на что тот демонстративно закатывал глаза, и дальше по списку.

На двоих.

Возможно, в четырнадцать Маршалл воображала счастливую и безбедную жизнь рисовала в голове перед сном, в дешевом мотеле. Пересмотрела мультиков с маленькой дочерью, что теперь тошнит от подобных детских и счастливых соплей.

Терпения.

Вышло иначе.

Вывели из нее все светлое и доброе, в вены ввели тьму, вязкую, черную.

Плюсом этих двоих является скверный характер.

Отыгрывается толкая ее, спускаясь вниз на несколько ступенек, что Маршалл вынуждена удержаться за перила, в мыслях проклинает в тысячный раз, бесит до чёртиков, надоел.