И ступая по тротуарной плитке смотря на эти огромные дома, пейзажи, Петрова внезапно поняла, что запуталась окончательно, совсем не зная, что ей делать и какое решение верно, так боясь отступиться и натворить ошибок.
Она помнит, что очнулась от холода, была полностью обнаженной. Очнулась в какой-то квартире, где зашторены шторы и кругом пыль. Она помнит блондинку, которая надела на ее палец солнцезащитное кольцо, вручила запакованный конверт и бумажку с адресом.
— Дальше сама и передавай привет… Она поймет от кого.
— Спасибо…
Надя не понимает ничего, но в бумажке написан адрес французской деревушке и она едет.
Едет, только вот на ее стук в дверь: руками и ногами, нет никакой реакции или ответа. Она думает, что ошиблась, но знает, что ее мать любит Францию. Но ее мать мертва или нет? Надя совершенно не знает, что делать. Она зла и опустошена одновременно, только вот все равно уснула на пороге этого дома.
— Надя…
Только вздрагивает голос матери. Вздрагивает, открывает глаза, встает на ноги, бросает дорожный рюкзак на землю, и нападает на ее. Не просто, а орет, рвет бретель ее платье, валит на холодную землю, бьет по лицу, оставляет после себя кровавые следы, отметины на коже и разбитую губу.
Кетрин спасает то, что Элайджа с силой оттаскивает Надю, сдерживает, пусть та и сопротивляется.
— Отпусти! Отпусти! Отпусти! Я сама глотку ей разорву! Она, значит развлекается здесь и живет своей пустой жизнью!
— Мы можем обсудить это дома, как семья. Успокойся…
— Успокойся? Как семья? Мне смешно. Моя мать променяла меня на очередного любовника и даже не пыталась спасти меня. Вот, что смешно! Отпусти!
— Я не подумаю тебя отпускать.
— Прости, я ужасная мать… Я знаю, но я так сильно переживала и скучала по тебе… Я выплакала все слезы. Я просто живу со всем этим! Элайджа скажи ей.
Элайджа никогда отпустит тех, кто ему дорог, поэтому заламывает руку Нади, ведет дом и садит на диван. Он может и сможет остепенить ее. Кетрин знает, как виновата перед дочерью и может только сплюнуть кровь, взять в руки рюкзак дочери и последовать в дом.
Они должны все решить и пока Элайджа готовит чай, матери и дочери нужно поговорить, только Надя зла на Кетрин и даже то, что та опускается на колени не действует на нее. Может ли такого нрава, как Кетрин Пирс нести в себе раскаяние?
— Я умерла, чтобы проститься с тобой и ты думаешь, что я не люблю тебя?
— Я думаю, что ты променяла меня на очередного любовника и тебе наплевать!
— Не говори так… Элайджа не просто любовник. Я люблю его.
— Знаю я твою любовь, мама…
— Прости…
— Я ухожу и буду жить своей жизнью.
— Я сожалею, что так вышло, ты можешь уйти, но знай, что-то, что я сказала тебе перед смертью правда.
— Ты сказала » Твоя мама любит тебя…»
— Я все должна была делать правильно для тебя, Надя. Теперь все будет иначе. Элайджа научил меня ценить семью и я на многое вспомнила. Вспомнила, какой была.
Надя услышала ее и обняла, а с глаз покатилась слеза. Надя увидела, что Элайджа не простой любовник, когда он появляется на пороге гостиной с подносом на котором чашки с чаем и сладости. Может она вновь поверила лгуньи или Элайджа и вправду добрался до истины, нашел истинную Катерину. Надя остается, хотя, что может быть хуже, чем жить на чердаке в доме матери и ее любовника? Надя не знает, но Пирс закрывает лицо руками, когда читает записку: » Если я лишусь Хоуп, то ты во второй раз увидишь смерть своей дочери, затем уйдет Элайджа и я с радостью убью тебя, так что наслаждайся жизнью, пока есть такая возможность. Король сделал свой ход. Следующей ход за королевой. Клаус.»
Теперь она поникает кто и для чего вернул ее дочь. Понимает, что Клаус отплатил ей той же монетой — он сделал ее слабой и теперь ей, как и ему есть, что терять.
— Теперь я знаю, кто вернул тебя. Это Клаус.
— И зачем тому, кто убил всю нашу семью и охотился за тобой пять веков возвращать меня к жизни? Не понимаю.
— У нас временное перемирие, потому что Элайджа его родной брат. Пока все не решится с Пустотой — супер-духом умершей ведьмы, Элайджа ничего не должен знать о том, что у него есть семья. Им нельзя видеться. Он стер воспоминания о семье, к которой был так привязан.
— Я уже думала, что хуже быть не может… Я ошибалась.