Задумчивый и притихший возвращался Юрка от речки.
Потом было ещё не одно утро, такое же торжественно-прозрачное, с обязательным умыванием на речке. Широко расставив ноги, чтобы не свалиться в поток, Юрка ловил ладонями тугую, упругую воду, которая бешено мчалась мимо него, и у него аж пальцы цепенели, такая она была ледяная. Она обжигала лицо, когда он плескал её на себя, и у него перехватывало дыхание. Зато куда только потом девалась вялость — назад в палатку Юрка бежал вприпрыжку, бодро и весело, размахивая на ходу полотенцем.
Первую неделю папа его никуда не брал, хотя Юрка и канючил каждое утро.
— Ещё успеешь. Привыкай пока к лагерю. И не поджарься на солнце. Горное солнце знаешь какое!
Юрка уже знал: перебрал этого солнца в первый же день. Вроде и недолго проходил в трусах, а кожа стала как у варёного рака. Пекло — дотронуться невозможно! Кухарка, тётя Мария, натёрла его сырой картошкой, ругая при этом родителей, которые берут с собой в горы детей. Но Юрка на эту ругань не очень обращал внимание: тётя Мария ворчала всё время, у неё всегда был такой недовольный вид, словно её силком привезли сюда и заставили готовить для геологов. Так что Юрка пропускал это ворчание мимо ушей; главное — ему вскоре полегчало, а на следующий день он прятался от солнца под деревьями.
А потом постепенно загорел: стал чёрный, как чертёнок, только зубы блестели, и папа, наконец, сказал, что завтра они пойдут брать пробы.
Юрка не сказал бы, что это была очень интересная работа. Весь день они копались во рву, на солнце, которое жарило, как в аду, и глотали пыль. Заворачивали в пакетики какие-то серенькие камешки, такие, что Юрка за ними и не нагнулся бы, будь его воля — и так метр за метром, вдоль всего рва, которому, казалось, конца-края не будет. Вроде не тяжёлая, если смотреть со стороны, работа, а Юрка так уставал, что едва добирался до лагеря и, поскорее скинув рюкзак с пробами, бегом бежал к речке.
Зато спал, как убитый, не боясь никаких змей. Тем более, что за первые десять дней не встретил ни единой: то ли их перебили геологи, то ли они сами расползлись подальше от лагеря, кто его знает. Юрка уже думал, что так и вернётся, не повстречав живой гюрзы, он уже даже не верил, что они вообще водятся в тех казахских могильниках, но на одиннадцатый день ему таки повезло: он увидел змею.
Наткнулся на неё не возле лагеря, а выше, как раз напротив могил. Там речка делала поворот, широко разливаясь, и с этой стороны была тихая заводь с не такой ледяной водой. В течение дня вода в ней успевала прогреваться на солнце, и геологи ходили туда купаться. Пошёл и Юрка. Да упустил по неосторожности в воду полотенце, едва его выудил, выжал, и прямо так, скрученным, кинул на камень. Купаться сразу перехотелось, тем более, что вытираться нечем. Нагнулся уже было за полотенцем, как вдруг краешком глаза уловил какое-то движение: впереди, на плоском камне, который лежал у самой заводи. Глянул туда и похолодел: на каменюке, свернувшись кольцами, лежала здоровенная змея. Толстый кончик хвоста раздражённо подёргивался, сплюснутая и заострённая, похожая на треугольник голова с холодными, как ледышки, глазами покачивалась взад-вперёд, а из раскрытой пасти вырывалось злобное шипение. Не сводя с гюрзы застывшего взгляда, Юрка попятился- попятился да и сел, споткнувшись о камень.
И только сел, как под ним что-то зашевелилось, холодно и круглое. «Змея!» — взорвалось всё у Юрки внутри. Его так и подбросило вверх — Юрка никогда так не прыгал, как подпрыгнул в тот раз.