Они прошли деревню и поднялись на холм, на котором было кладбище.
— Хальт! — приказал Ганс. Остановились.
Перед ними лежала чистенькая, аккуратная деревенька. Красные крыши, белые стены, каменные добротные дворовые пристройки, побеленные стволы яблонь и, несмотря на надвигающийся фронт, хорошо возделанная земля. Видать, немцы не могли осознать до конца, что и их деревня будет занята русскими, и продолжали испокон привычную работу: готовили землю к посеву. «Люди как люди, — подумал Старик, — заботятся о хлебе насущном».
Старик перевел взгляд на долину, зеленеющую озимыми. Ее словно меч рассекала прямая дорога, по которой гнали их утром. Дорога терялась в голубой дымке горизонта. Там, на востоке, наши. Они не успеют.
Вожак отдавал какие-то распоряжения. Мальчишка в очках и тот, который с кинжалом, убежали в деревню и вскоре вернулись с тремя лопатами.
— Чего это? — тревожно спросил Одноухий, глянув на Старика. — Чего они удумали, а?
Старик не ответил. Он давно все понял.
— Они чего? — все еще не верил своим глазам Одноухий, а ему уже совали лопату в руки.
— Арбайт! — приказал Ганс.
— Сейчас я его лопатой — и дёру! — свистящим шепотом выдохнул Одноухий и весь напружинился. — Дёру, слышите!
— Не могу, — тихо ответил Старик. — Бегите, а я не могу. Силов нету.
Одноухий взглянул на Синеглазого, тот молча показал на свою ногу.
«Эх! — Одноухий чуть не застонал. — Напарники не те. Одному?! Одного сразу на мушку возьмут. Врассыпную надо. Кидаться на этих выродков — хрясь! хрясь! — и врассыпную!»
Одноухий цепко ощупал глазами мальчишек, стоящих с оружием на изготовку. Неужели эти шмакодявки, сморчки недоношенные задумали его на тот свет отправить!
Ганс, заподозрив неладное, навел пистолет на Одноухого, а сам попятился. В глазах его были испуг и ожесточенность. Настороженно вглядываясь в русского, он отрывисто приказал:
— Арбайт!
— Ладно, гад! — процедил сквозь зубы Одноухий. — Мы еще поглядим!
И яростно вонзил лопату в землю.
«Хряпнуть этого, в трусиках, — и дёру! А то дочка сиротой останется, — думал Одноухий и со злостью копал сырую глинистую землю. Исподтишка наблюдая за мальчишками, прикидывал, где лучше прорвать кольцо и где ближе до кустов. — Вот здесь надо. Этого очкастого сшибить одним ударом. Нет, надо на главаря ихнего кидаться, остальные сами разбегутся. Вот этот еще — рыжий с кинжалом, этот тоже опасный. Эти двое постарше — на них все держится».
А сам все налегал и налегал на лопату.
— Не гони, не к спеху, — услышал Одноухий голос Старика, и его как водой ледяной окатило. И впрямь не к спеху. Куда его несет!
Одноухий выпрямился, увидел напряженное вслушивающееся лицо Старика, и тут же сам уловил отдаленный гул на востоке, заметил, что в яму ссыпаются от содрогания земляные крошки. Одноухий и Старик встретились глазами. Наши опять начали!
— Перекурить бы, — хрипло выдавил Одноухий. — А?
У него перехватило от волнения горло. Надо тянуть время, обязательно тянуть время! Как можно дольше тянуть, покуда не подойдут наши.
Гул на востоке усиливался.
— Покурить бы, — повторил Одноухий.
— Я уже забыл, когда курил, — отозвался Старик.
— Эй, ты, падла! — крикнул Одноухий Гансу. — Перекурить хотим. Раухен!
Он показал жестами, что хочет курить. Мальчишки поняли его и заговорили между собой, военный совет собрали.
Ганс кивнул, и один из мальчишек побежал к ближнему дому.
Старик стоял по пояс в могиле и подравнивал стенки. Он не умел работать плохо, всю жизнь любую работу делал истово и добросовестно. Одноухий прошипел:
— Ты что, чокнутый! Стеночки подравниваешь! Погреб копаешь?
Старик опомнился. И впрямь из ума выжил, решил поудобнее могилку сделать!
— Подождем, — сказал Одноухий и сел на бугорок свежевырытой земли. Синеглазый тоже перестал выкидывать из ямы земляную осыпь и стоял прислушиваясь.
Гул на востоке внезапно оборвался. Вместе с ним оборвалось у троих сердце. Они переглянулись.